Василий Кондратьев - Показания поэтов [Повести, рассказы, эссе, заметки] [litres]

Вероятно, современное отношение к тарочным картам восходит к 1910 году, когда лондонская фирма «Райдер» выпустила в свет колоду предсказательного Таро, которую под руководством историка и оккультиста Артура Эдварда Уэйта создала художница Памела Колмен Смит. В поэме «Бесплодная земля» Томас Стернз Элиот сделал эти карты символом эпохи; они, безусловно, выразили её стиль и, более того, создали моду на десятилетия, поскольку классической таротной колодой нашего века стала именно «Райдер-Уэйтовская». К этому же времени относится важное открытие. В 1911 году широко известный Джон Пирпонт Морган купил у своих парижских дельцов, братьев Гамбургер, 35 старинных миниатюр, написанных в золоте, которые был вынужден продать некто граф Алессандро Коллеони из Бергамо. Это были карты тарока, они принадлежали роду графа около 200 лет и, судя по эмблемам правителей Милана герцогов Висконти и Сфорца, относились к середине XV века. Нужно добавить, что именно к середине XV века подобную колоду описывает в поэме из 78 терцин знаменитый граф Маттео Мария Боярдо: при этом те 22 старшие карты Таро, которые мы знаем сегодня, впервые перечислены в латинской рукописи примерно 1500 года, а первые упоминания, то есть запреты играть в карты, известны с середины XIV века. Но всё это стали сопоставлять позднее. Морган, как потом и его сын, любил эти карты и всегда держал при себе в кабинете, как прославленную жемчужину своего собрания. Так современный мир узнал о самых старинных из сохранившихся тарочных карт.

Знатоки считают, что фигуры наиболее роскошных и поэтому дошедших до нас карт догутенберговской эпохи изображают разные лица и вехи жизни дворов тех правителей, которые заказывали их художникам. Европа Возрождения и правда видна в этих картах, как двор, и будни, и праздники которого строились по высшему образцу жизни и представлений своего времени. Размах этой картины можно представить себе по уже упомянутым герцогам Милана, которые вели свой род от богини Венеры, то есть от троянца Энея и от Юлия Цезаря: при их дворе жили и Петрарка, уже признанный королём всех образованных людей и поэтов, и Филарете, который предлагал герцогу выстроить город-мироздание, и Леонардо Да Винчи. Раз это был образец, игры и потехи людей такого круга не могли быть неприлично пустыми и имели поучительный вид. Именно в Милане Петрарка задумал поэму «Триумфы». В этой поэме, отчасти навеянной «Божественной комедией» Данте, перед поэтом во сне проходит ряд триумфов – многолюдных пышных шествий, посвящённых возглавляющим их фигурам человеческой души – Любви, Целомудрию, Смерти, Славе, Вечности. Хотя «Триумфы» остались незавершёнными, красочная торжественность описаний Петрарки необыкновенно подействовала на воображение и на вкусы эпохи. Это выразилось и в искусстве, и в убранстве придворной и вообще городской жизни с её собраниями, парадами и праздниками, вплоть до игральных карт, которые тоже стали называть триумфами . В сегодняшнем «старшем аркане» Таро можно узнать некоторые «триумфы» времён Петрарки, включая четыре добродетели, небесные и земные силы. Англичане называют козыри триумфами, trumps. В общем, азарт карточной игры мог для виду или же вполне серьёзно объясняться богоугодными размышлениями о путях жизни и даже служить воспитанию. Можно вспомнить анекдот уже XVIII века про солдатский молитвенник , где служивый с помощью колоды карт излагает Символ Веры и Священное Писание. Впрочем, обучающие игры из карточек в ходу по сей день.

Если верить хроникам, то смелая мысль внести в благочестие некий азарт, а именно игру в кости, пришла в голову одному настоятелю из Камбре во Франции ещё при последних Каролингах, в X веке. Вибольд из Камбре подсчитал, что может выпасть при распространённой тогда игре с тремя костями, и, насчитав 56 соответствующих добродетелей, посоветовал монахам каждое утро выбирать, в чём сегодня упражняться, выбрасывая кости. Ведь на слова о сатанинском азарте можно ответить, что всякое рвение можно обратить к Богу. Например, существует предание, что карты, которые по имени художника называются Тароками Мантеньи , были задуманы во время затянувшихся в Мантуе с 1459 по 1460 год богословских дебатов тремя великими гуманистами: кардиналами Виссарионом и Николаем Кузанским и самим папой Пием II. Эти карты вполне могли быть игрой в беседе учёных, не раз обращавшихся к Данте и к Фоме Аквинскому и скучавших на родине считавшегося чародеем Виргилия, который будто бы выстроил город Неаполь на трёх яйцах, превратил дьявола в муху и загнал к себе в перстень: кстати, папа, под именем Эней Сильвий, написал книгу о чудесах поэта. На 50 картах изображён весь порядок, который теология приписывает Вселенной: её основы, космические принципы, свободные искусства, Аполлон и музы, занятия человека. Мифологические и аллегорические образы на картах Мантеньи (ему, во всяком случае, приписывают эти рисунки, хотя точное авторство остаётся спорным) оказали на художников, мыслителей и поэтов не меньшее влияние, чем «Триумфы» Петрарки. Вполне может быть, что из подобных рассуждений в игре могли выйти и другие карты, особенно разнообразные в Италии времён Возрождения и Просвещения. В этом смысле рекорд совершил в 1616 году венецианец Андреа Гизи, опубликовавший игру в «Лабиринт», который выкладывался из 1260 карт. Намного скромнее была флорентийская разновидность тарока – игра в минкьяти из 97 карт, среди 41 козыря которой были земные элементы и небесные созвездия. Во всяком случае, выработать правила любой игры всегда неизмеримо сложнее, чем связать её с картиной окружающего мира, и, скорее всего, по ним, а не по символике, лучше судить о её происхождении. Мы уже заметили, что традиционное число из 56 карт (в придворных картах современной колоды нет четырёх рыцарей ) – как раз то самое, которое может выпасть при игре с тремя костями: подсчёты учёных за то, что этим можно объяснить количество мастей, придворных и числовых карт. В свою очередь, не менее распространённая в старину игра в две кости даёт 21 вариант – число козырных карт в тароке, без джокера – а сочетание игры в две или в три кости тоже напоминает, что колода тароков содержала в себе три игры: игру в козыри, игру с козырями и без козырей. Наконец, первые известные нам расчёты вероятностей игры, без которых было бы не придумать игры в карты, основываются на костях и принадлежат середине XIII века: это латинская поэма, приписываемая Овидию – знатоку услад и забав древнего мира.

В 1540 году некто Франческо Марколино да Форли издал книгу, где показывал, что по игральным картам, обычно изображающим всё, что определяет человеческую судьбу, можно заглядывать в будущее. Видимо, к этому времени гадание на картах было уже распространено, и в частности – как промысел бродячих шарлатанов – прототипов Джокера – и цыган (по картам, например, гадают в книге Мерлина Кокаи «Caos del Triperuno», 1527 года). К XV веку таборы, которые молва считала вышедшими из Египта, рассеялись по Европе как раз вместе с игрой в карты, что и должно было связать их в умах на столетия вперёд. Ведь эти умы связывали тогда происхождение вообще знаний и навыков человека именно с Египтом. В образности светской культуры Возрождения многое так или иначе связывалось или сверялось с книгами Гермеса Трисмегиста, египтянина, считавшегося современником Моисея и авторитетом, не противоречащим церкви. Этим объясняли власть искусства над воображением и над обстоятельствами жизни. В убранство дома, в одежду и в развлечения можно было воткать много своего рода талисманов. Например, поэма мистика Лодовико Ладзарелли «О свойственных богам образах» построена на описании фигур, взятых из только что опубликованных «карт Мантеньи». Мы уже видели, что по сути своей тарок стал самым простым видом вошедшего в моду аллегорического или мифологического справочника, к которому с равным суеверием прибегали в работе поэты, учёные, художники, ремесленники, зодчие, музыканты и, конечно, фокусники. Во времена, когда магия была просто доводом в споре о возможностях науки и о силе искусства, будущее ещё не скрывалось в тумане, в который погрузилось с победой слишком, может быть, здравого смысла. Между 1609 годом, когда Казобон доказал, что откровения Гермеса Трисмегиста принадлежат перу поздних греко-римских авторов, и 1822 годом, когда Шампольон всё-таки прочёл египетские иероглифы и не нашёл там вообще никаких откровений, пролегла новая эпоха, которая сделала карты синонимом безрассудства или предрассудка. Картами занялись те, кто хотел найти в них скрытые опровержения современному знанию и путь к другой жизни.