Юрий Бедзик - Этаж-42

— Так вот, хлопцы, — сказал старый Одинец, — Алексей Платонович и прораб приказали: бракованные панели не ставить. Пускай они в кассетах валяются. Хватит подгонять кувалдой!

— Простой же будет, — удивился Невирко.

— План сорвем, — добавил кто-то.

— На дерьме делать план не позволяет совесть, — строго произнес Одинец, снова берясь за свой обитый жестью чемоданчик со столярными инструментами. — Ясно?

— Ясно! — весело ответил Корж. — Докладываем и мы вам, Григорий Филиппыч: ажур и три креста!

Одинец с горькой иронией посмотрел на парня, в его усталых глазах промелькнула не то печаль, не то затаенная симпатия. Хотел было идти дальше, но что-то его остановило, он снова поставил к ногам свой чемоданчик, вынул пачку «Беломора», с серьезным видом закурил и лишь тогда, с удовольствием затянувшись дымком, сказал задиристому парню, что когда о чем-то говоришь, то надо думать, а не просто болтать языком.

— Уже к словам цепляетесь, — усмехнулся Корж.

— Потому что не ажур, а аллюр три креста, — строгим тоном пояснил столяр. — Дед мой воевал в империалистическую и говорил: тогда в атаку аллюром ходили, с шашками наголо. И за хорошую атаку давали «Георгия». Крестик! Ясно?

Хлопцы стояли удивленные этой неожиданной тирадой старого мастера, которая по-новому открыла им Одинца. Не любил столяр много говорить, молчаливым уродился, а сейчас вон какую речь закатил. Заткнул рот всезнайке Коржу. Больше шести десятков на земле прожил, всего навидался, всю войну пулеметчиком был.

Монтажники снова принялись за дело.

Когда старик скрылся в темном коридоре, кто-то сказал:

— Строгий был бы тесть. С таким не выпьешь лишнюю чарку.

— Потому и строгий, что дочка-красавица в девках засиделась, — прояснил ситуацию Корж, будто желая взять реванш за свое поражение перед Одинцом. — Вот бы тебе, Петя, женушка! А? Проводили бы дома производственные совещания со стариком, мозги бы друг другу протирали на семейном совете.

— Для моей королевы еще дворец не выстроен, — хмуро ответил Невирко.

— Заморскую ждешь?

— Не иначе как из Норвегии. Там еще не перевелись. — Невирко посерьезнел, поднял голову к крановщице: — А ну, Олечка, майнуй! Сюда стрелочку. Только тихонечко. Сажай на все четыре точки!

Болтовня Коржа внезапно испортила настроение Петру. Не любил, когда затевались такие шутки насчет женитьбы, насчет его «студенточки». Всем давно известно, чем кончилась любовь Петра к Майе Гурской, каких душевных мук ему это стоило. Любил Майю, готов был ради нее хоть на край света податься, звезду с неба достать. Уезжая в Лейпциг, хотел показать себя с самой лучшей стороны, чтобы услышала про его дела, чтобы раскаялась и пожалела о нем. Коржу легко шуточками сыпать. Никаких тебе проблем. Кино, танцы, друзья, летом — море или походы по уральским рекам на лодке. Живи себе не тужи.

Плита уже легла на раствор, весомо, могуче, закрыв собою пустоту, и весь верхний этаж вдруг стал одной широкой ровной плоскостью.

— Отвязывай! — скомандовал Невирко монтажникам, чтобы те отцепили крановые крюки от панели. Пусть поднимает вверх Ольга Антоновна, пусть дает новый элементик, а они тут и сами управятся.

Отойдя к нивелиру на треножнике, Петр оглядел через глазок уложенную панель, велел хлопцам чуть осадить ее ломом, будто хотел еще раз увериться в том, что она легла прочно и навечно. Глаза снова устремились к небу, и далеко, за чертой города, Петр увидел блестящий корпус самолета над аэродромом, и еще шире показался ему мир, и сердце его наполнилось ощущением простора и высоты.

— Красиво садится, — произнес он задумчиво. — Вот работа: небо, солнце, полет!

— А у нас что, мало солнца и неба? — чуть ли не с обидой возразил Саня Маконький.

— У нас… Мы малость пониже самолета…

— Вот дом сдадим, премию получишь — сразу взлетишь, и солнце приблизится, — добродушно отозвался немолодой плечистый слесарь Василий Антонович Непийвода, по прозвищу Гайковерт, он всегда ходил с ним по перекрытиям, закручивая болты на соединительных пластинах. Этот немудреный инструмент легко ходил в его сильных руках.

Сегодня Петр на все реагировал со скрытым раздражением, со вчерашнего дня был не в духе после той встречи на вокзальной площади. «Только не это!» — сказала ему Майя. После всего пережитого услышать от нее: «Только не это!» Значит, не забудет его, не вычеркнет из сердца. Просто это у нее. Вчера — прощай! Сегодня — поцелуй, и слезы на глазах, и грустно-затаенное: «Только не это!»

В обеденный перерыв где-то задержался Саня Маконький — правая рука звеньевого, без него шагу не ступишь. Целый час где-то пропадал, прибежал вспотевший, запыхавшийся, с виноватыми глазами, держа что-то завернутое в газету.

Петр встретил его внизу, возле бытовки.

— У тебя что, больничный на полдня? — взорвался он, хотя должен был, конечно, прежде всего расспросить, поинтересоваться, что у него там за дела.

На веснушчатом добром лице Сани — растерянность, он спрятал за спину сверток, и это окончательно вывело Петра из себя.

— Может, другую работу себе подыскивал, пока мы тут без тебя «двойку» устанавливали?

— Извини, Петя… — Долговязый Саня показал ему сверток. — Именины сегодня у Веры, так я за цветами смотался, потому что вечером… сам знаешь… — Он развернул газету, в которой оказался букет пионов. — Думал, успею.

Горячий клубок подкатился к горлу Петра, он вырвал у Сани цветы и швырнул их на пол.

Саня вспыхнул:

— Спасибо! Так и передам Вере от тебя!..

Может, Петр наговорил бы лишнего, злого, но в эту минуту в бытовку вошел Алексей Платонович. Он понял все. Молча нагнулся, поднял цветы, старательно завернул их в газету и отдал Сане.

— Что же это вы, хлопцы, с цветами, а?.. На полу валяются… Негоже, — проговорил так, будто случайно увидел букет. — Ты, Саня, наверх ступай… ступай…

Когда остались с Петром наедине, взял его за плечи, усадил на длинную скамью у стола. И взглядом, горьким и сожалеющим, долго всматривался в лицо парня. Наконец поднялся, кашлянул, выдохнул:

— Всякое бывает, Петя. Ничего… Все пройдет!

Закончив смену, Ольга Звагина спустилась со своего крана вниз, сняла красную косынку с головы и устало провела ею по лицу. Жаркий нынче выдался денек, наработалась она. Все тело ломит от усталости. Не так-то просто целехонькую смену в том ее гнездышке сидеть да все выглядывать во фрамугу, все прислушиваться, что они, монтажники, кричат тебе. Обещали наконец установить радиотелефон, тогда, говорят, легче будет. Инженеры уже все обследовали, даже какой-то из них пошутил: «Жаль, с телефончиком-то и не пококетничаете, Олечка. Односторонняя, так сказать, связь…»

— Работа у меня такая, что не пококетничаешь, — строго ответила Ольга, не любившая, чтобы с ней заигрывали. Хоть и одинокая, без мужа живет, однако не каждому дозволено шутить с ней.