Юрий Бедзик - Этаж-42

— Вот что, Ольга Антоновна, — произнес он наконец, не дождавшись нового приглашения. Невольно стал говорить ей «вы», чувствуя перед этой женщиной робость и смущение. — Живите, сколько нужно, и не волнуйтесь обо мне. Я ведь у Климовых, за стеной, — показал он на вторую половину дома, — так что совсем рядом. После смерти Галины Авксентьевны я привык к одиночеству. А вы детей своих берегите, и чтобы никаких сомнений. Лишнее. Ни к чему это.

— Разве ж я вам не верю! — сказала Ольга. — Вам за доброту спасибо.

— Детей, главное, берегите, и на кране у себя… — Он бросил взгляд на ее легкий пиджачок в полоску, летнее платьице. — Теплей бы одевались. Осень уже, сквозняки. Болезни никому добра не приносят.

Он перешагнул через низенький, скорее символический заборчик, который делил усадьбу на две части, и стежкой направился к крыльцу Климовых. Генеральская чета, верно, давно ждала его к ужину.

А Ольга Антоновна, поднявшись на веранду, плотно притворила за собой дверь, и ее охватило горькое чувство одиночества. Бессильно опустилась на стул возле кухонного стола, оперлась головой на руку. «Почему он избегает меня? — подумала с грустью. — Некрасивая стала? Или моих детей испугался? — Машинально достала зеркальце и с неудовольствием провела пальцем по морщинкам на лбу, по вискам. — Некрасивая, знаю… Никому не нужна… — Прикрыла зеркальце рукой, будто стыдясь своего лица, и мысленно прошептала, как мольбу: — Не забывайте о нас, Алексей Платонович…»

Найда сидит за вечерним чаем у своего друга Афанасия Панкратовича. Что-то чисто военное, генеральское есть и в фигуре Климова, и в густой смолянисто-черной бороде (еще ни одной сединки!), и в жестах, и в голосе. На нем неизменный, хотя и порядком изношенный китель, который и теперь еще подчеркивает выправку хозяина. Невысокий, жилистый, с сухим лицом, он до сих пор полон энергии и молодого задора.

Говорили они возбужденно, даже с нотками некоторого раздражения. Видно, генерал все-таки решил сказать Найде всю правду, камнем лежащую у него на сердце. Ведь они друзья, зачем же таиться!

— Вы говорите — люди осудят? — гудит он, выставив вперед свою бороду. — Разве порядочный человек не поймет? Не оценит по-настоящему?

— Уже языки чешут, Афанасий Панкратович.

— И будут чесать, пока вы будете вот так, через стенку… Вы же давно тянетесь друг к другу, я вижу. Не понимаю, что вам мешает?

— Возраст, дорогой друг…

— Ну, знаете, на старика вы не больно похожи… — усмехнулся Климов.

— Она ведь совсем еще молодая, ей бы красивого молодого мужа…

Из соседней комнаты вышла жена Климова, принесла на блюде домашнее печенье, поставила посреди стола. На таких женах, как она, обычно держится дом, от них — и порядок, и согласие. Глаза ее светятся теплотой, искренностью.

— Ольга Антоновна — сама доброта, — с ходу включается в разговор генеральша. — Вся в своих детях.

— Есть у нее еще одно дитя — кран, — попытался перевести в шутку слова хозяйки Найда. — Поглядели бы, как она командует им.

— Значит, деловая женщина, с ней и жить легко, потому что любит труд и копейку не станет транжирить, — сразу выложила свои аргументы Анна Мусиевна.

— Уважают ее в управлении: премии, награды, скоро, может, и орден получит.

— Господи! Чего ж вам еще нужно?

— Не знаю. Наверное, уже ничего, — словно открещиваясь от всего, сухо ответил Найда, вконец смущенный словами генеральши. — Мое дело дома строить да с Гурским воевать.

— На это у вас сил хватает, слава богу, — заметил Климов.

Гурского генерал Климов считал человеком опасным, стопроцентным демагогом, умеющим отлично маскировать свои истинные намерения. Найда в сравнении с ним наивен и прост. У того на первом месте «интересы государства», «план», «требования свыше». Найда же вечно твердил о «совести», о «чести», о том, что еще дед его бил каменщиков, которые криво сложили ему плиту в хате, а что теперь, мол, все норовят свалить на технику, на машины, на государство. А однажды Алексей Платонович заявил на совещании, что ему лично надоели разговоры о героизме и ночных авралах, пора, дескать, создавать такие условия, чтобы работать можно было без штурмов и лихорадки, чтобы комплекты регулярно поставлялись на стройплощадку. «Ваше неумение руководить, товарищ Гурский, стоит молодым рабочим бессонных ночей, пропусков занятий в вечерней школе, нервотрепки из-за плохих плит». Тут Гурский разошелся! Он умел защищать свои позиции, а тех, кто любит «ровненькую», «спокойненькую» жизнь, называл не иначе как «демагогами» и «мещанами».

— Жалко только, что я как-то сдал в последнее время. Годы, видно, берут свое. Да и одиночество сказывается… Неустроенность в семейной жизни.

— Рано вы в старики записались, Алексей Платонович, — с женской прямолинейностью заявила Анна Мусиевна, — жениться вам надо, и все…

— Нас, фронтовиков, нынче причисляют к самому старшему поколению. Знаю ветеранов, которые молодятся, ордена свои не больно выставляют напоказ.

— А мой Афанасий Панкратович гордится своими боевыми наградами.

— Афанасий Панкратович — прославленный генерал! Климов скромно откашлялся, махнул рукой.

— Хватит об этом. Все мы одинаково тогда смерти кланялись.

— Не хватит, товарищ командарм! — повеселел Найда, радуясь, что удалось переменить тему разговора. — Вы полмира прошли, Прагу освобождали.

Тема была затронута важная. Климов хоть и не любил говорить о своей персоне, а как только речь заходила о войне — весь преображался. Его армия едва ли не первой ворвалась в осажденную фашистами столицу Чехословакии. Да и потом не раз еще случалось смотреть смерти в глаза.

— Помню, с американцами мы уже обменялись рукопожатиями, провели демаркационную линию, вроде бы мир, живите, добрые люди, спокойно. Как вдруг немцы идут на самоходках, и пехота ихняя, СС, прет на прорыв. Нелегкий бой выдержали напоследок. Один американский генерал, очень молодой, обнимал меня потом, клялся в вечной дружбе, даже нацепил мне орден «За отвагу в штыковых атаках». Есть у них такой орден, стоящий, скажу вам. И я вроде его заслужил. Возле своего же штаба бой принял. Против эсэсовцев с комендантской ротой дважды ходил в атаку.

Генеральше воспоминания мужа больно резанули по сердцу. Она прошла вместе с ним не одну фронтовую дорогу: у нее у самой есть ордена и медали, телефонисткой служила при стрелковом батальоне. Однажды, когда они ехали на «виллисе» в штаб армии, на них случайно наскочил немецкий отряд во главе со стареньким генералом, на котором, как на палке, болталась длинная шинель без пояса, на носу — круглые в оловянной оправе очки, вместо дужек — веревочки за ухом. То ли с перепугу, то ли от усталости генерал вытянулся в струнку перед советским офицером и попросил взять его часть в плен. Дескать, Гитлеру капут, а он хочет передать свой штаб и документы советскому командованию. Сейчас трудно даже поверить такому…