Юрий Бедзик - Этаж-42

В дверь постучали. Найда, прежде чем сказать «Войдите!», бросил на Петра ободряющий взгляд, поднялся и шагнул к двери. Вошла Инга в легком плаще, посеребренном капельками дождя.

Петр вскочил с кресла, заторопился ей навстречу.

— Прошу… — указал на стул Найда, и тотчас на его лице проступило то растерянное выражение, которое Петр уже не раз замечал у него в эти дни.

— Извините, товарищи, — сказала Инга, почувствовав, что ее ждут здесь давно. — Забарахлил мотор. Что-то с карбюратором…

— Да что вы, Инга… В такую погоду… — глянул на темное окно Алексей Платонович. — Мы могли бы и сами.

— Вы слишком дорогие гости для меня, геноссе Найда и геноссе Невирко.

— Хоть и дорогие, а прощаться придется, — намекнул на нехватку времени Найда. И тут же взял один из чемоданов, кивнул Петру, чтобы и он поторопился. — Спасибо этому дому, как говорят у нас на Украине, — и первым направился к выходу.

Быстро сдали ключи от номера дежурной по коридору и спустились вниз. Непроглядная дождевая завеса укрыла улицы города, окутала дома, величественное здание театра оперы, но неон по-прежнему играл с беззаботностью на стенах домов, вспыхивал, мерцал, горел живым серебром в мглистой темноте.

Инга предупредительно открыла перед Найдой и Невирко дверцы машины. Сама села за руль. Это была ее собственная автомашина — «вартбург» ультрамаринового цвета.

— Мама жила на этой улице, — кивнула она куда-то в сторону, в тесный проем между домами.

Петр заметил, как сошлись у Алексея Платоновича на переносье брови. Видимо, болью отозвались в его душе эти слова Инги, и он не нашелся что ответить. Право, удивительно! Инга так легко и просто вспомнила свою покойную мать, будто совсем постороннего человека, а вот Алексей Платонович нахмурился. Брови его сомкнулись еще теснее.

Под колесами хлюпала вода, «дворники» ритмично и безостановочно боролись со струями воды, очищая короткие, отрывочные сегменты ясного стекла, в которых из водяной пыли возникали темные фигуры и тут же исчезали. Инга, осторожно притормаживая, умело вела машину, казалось, она вся была во власти движения, ни о чем не думала, ничего не чувствовала, но Алексей Платонович, украдкой поглядывая на нее, улавливал на ее лице грустную задумчивость, и снова грудь его сжимала та печаль, что охватила его в день их встречи на Франкфуртском вокзале.

Тогда, при первом знакомстве, Инга сказала ему с болью: «Я знаю, что вы хотели вырвать меня из рук шустеровских бандитов в лесу Ошаца. Я специально ездила в те места и видела лесную виллу Шустера. Но я так мало знаю о жизни своей матери… и почему я оказалась вдали от нее…» Он ничего ей не стал рассказывать, ибо сам не все знал и многое еще было неясным. Сейчас ему тоже не хотелось говорить о прошлом.

— Ждем вас у себя, фрау Инга, — произнес он умышленно беззаботным тоном.

— Считайте, что я уже в дороге, — в тон ему ответила Инга. — Только бы не подвело здоровье.

— На Днепре необыкновенный воздух. Приезжайте весной, когда все цветет. Сразу забудете о своих болезнях.

Оставив машину на одной из боковых улочек, они вошли в огромное здание вокзала. В туристских путеводителях его называли самым большим вокзалом Европы. Люди в его ярко освещенном необъятном зале чувствовали себя маленькими, и невольно возникала мысль о том, что они тут случайные гости, а вокзал ждет иных пришельцев, каких-то сказочных исполинов, которые прибудут сюда из неведомых миров.

В купе вагона Найда и Невирко застали молодую женщину с измученными (или, может, усталыми) глазами. На ней был белый джемпер с высоким, плотно облегающим шею воротником, короткая, не прикрывающая острые коленки юбка. Руки у женщины были тонкие, бледные, и лежали они на белой салфетке, словно пальцы пианиста на клавишах. Напротив нее сидел пожилой мужчина с веселыми глазами и что-то оживленно рассказывал своей попутчице.

Найда, войдя в купе, положил на верхнюю полку чемоданы и сразу же ощутил неловкость оттого, что своей громоздкой фигурой занял почти все пространство. Инга и Петр стояли в коридоре. Уловив на себе любопытный, доброжелательный взгляд женщины, Инга смутилась и сказала Алексею Платоновичу, что ей уже пора. Втроем вышли из вагона.

Было сыро, густая изморось заплывала под навес платформы, заставляя людей зябко поеживаться. Вдоль вагонов, нервничая и суетясь, спешили пассажиры.

Стрелка на больших часах незаметно приближалась к восьми, и Найда вдруг почувствовал непреодолимое желание остановить ее, словно от этого могло остановиться время и поезд их никуда не повезет, они снова сядут с Петром в машину Инги Готте и поедут по мокрым улицам к дому, где когда-то жила фрау Арндт, войдут в ее комнату, и тогда Найда припадет губами к руке Инги и все ей расскажет… Все-все…

Но как ни хотел он, чтобы стрелки остановились, они продолжали упорно двигаться по белому циферблату: время подвластно только своим собственным законам.

— Мы завтра же опубликуем в газете сообщение о вашем визите к нам, — нарушила затянувшееся молчание Инга.

Она до конца хотела выполнить миссию хозяйки, но уже не находила слов, которые могли бы заполнить пустоту молчания, слов, которые уберегли бы ее от досадной неловкости.

— Наши газеты сделают то же самое, — с облегчением сказал Найда. — А мой друг Петр, — он сжал локоть Невирко, — надеется на приезд мастера Крайзмана.

— И конечно же, мы ждем вас, фрау Инга, — добавил Петр Невирко.

— Итак, до встречи! — поднял на прощание руку Найда.

Впереди заискрился зеленый огонек семафора, люди заторопились, поезд начал потихоньку отрываться от платформы.

Петр поднялся в тамбур вагона, а Найда, взявшись за поручень, медленно шагал рядом с вагоном, свободной рукой махая Инге.

Затем, вскочив в тамбур, долго еще махал рукой, посылал привет огням, перрону, городу, Инге. И только после этого вошел в купе.

В вагоне начиналась своя жизнь. Велись спокойные разговоры, по коридору ходила круглолицая девушка-проводница, предлагая пассажирам чай и минеральную воду. Петр, втиснувшись в угол дивана, спокойно наблюдал за всем происходящим. Снова дорога. Тут уже свои девушки-проводницы, и кажется, будто рельсы, по которым едут, тоже свои, родные. И все, кто едет в вагоне, словно бы давно тебе знакомы, и всех объединяет чувство товарищества, какая-то неосознанная общность настроения. И уже возникает мысль, что судьба не зря свела тебя с этими людьми, с которыми надо непременно подружиться или хотя бы присмотреться к ним повнимательнее.