Юрий Бедзик - Этаж-42

Их соседка оказалась оперной певицей. Она не отрываясь смотрела на зашторенное окно, механически рисуя пальцем на скатерке причудливые узоры. Ее коллеге — директору театра, человеку крепкому, осанистому, с простым лицом — было лет шестьдесят. Человек общительный, он сразу же представил Найде и Невирко артистку («из созвездия молодых талантов!») и тут же назвал себя: «Курбаков. Мы, администрация, создаем все условия для расцвета молодых».

— Кажется, у вас тоже неплохой голос, — сказал Найда. — Помнится, лет двадцать назад вы пели в «Наталке» партию Возного. Я слушал тогда эту оперу…

— И до сих пор не забыли? — искренне удивился Курбаков.

— Хорошее не забывается, — задумчиво проговорил Найда. — После войны мы, молодые офицеры, не пропускали ни одного спектакля, ни одной премьеры. Нам казалось, что на войне каждый из нас не только выполнял свой гражданский долг, но и завоевывал право на все духовные сокровища мира. Как жадно набросились мы тогда на книги! Кино и театр, разумеется, тоже брали в осаду. Не каждому выпадал партер, а счастливы были все.

— Спасибо, друг, — искренне обрадовался директор, хотя не мог скрыть тяжелого вздоха, который невольно вырвался у него, как горькое воспоминание, как застаревшая боль. — Когда-то и моего слабенького голоса хватало на то, чтобы порадовать вас. А теперь все в прошлом…

И начал рассказывать о цели поездки в Лейпциг, о встречах с коллегами по оперному искусству.

— Лейпцигская опера в содружестве с заводской самодеятельностью поставила довольно интересный спектакль. Профессионалы и кружковцы объединили свои усилия для важного дела: обсуждали сценарий, проводили вместе репетиции, допустили к участию в массовых сценах заводских любителей. — Он вдруг смутился и уже спокойнее спросил Найду: — А вы, значит, по линии производственной? Учились или учили?

— Обменивались опытом, — ответил Найда.

И рассказал, как они с Петром показывали немецким коллегам приемы монтажа высотных панельных домов, объясняли, как работает известный московский строитель Злобин. Пускай изучают, совершенствуются, добавляют свое. Немцы народ деловой, пытливый, быстро схватывающий все новое.

В это время Алексей Платонович встретился взглядом с Петром: тот, незаметно кивнув в сторону артистки, дал понять, что их соседка устала и пора кончать беседу.

— Вероятно, наша дама хочет отдохнуть, — понял намек Найда и поднялся, чтобы постелить себе на верхней полке. — Когда проснемся, будем намного ближе к дому, — сказал он улыбаясь.

Забрался на верхнюю полку и Петр. Тут же выключили свет, только над дверью засинел в полумраке глазок ночника.

«Если бы они только могли себе представить, кто такой наш бригадир Найда! — подумал Петр, укладываясь поудобнее. — Полсвета обошел, Европу от Гитлера вызволял, сколько орденов и медалей получил… А теперь вот — наш бригадир». Невирко повернулся лицом к стене, сладко зевнул, засыпая подумал: «Ну и ты теперь кое-что значишь: Европу повидал и себя показал…»

За ночь проехали Польшу. Утром Курбаков проснулся первым, разложил на столике еду, пригласил всех завтракать. Потчевал баварским пивом. Найда отказался, сославшись на больную печень.

— А я выпью, — подала голос их соседка. — Должна же наша небольшая делегация, — улыбнулась она, — отпраздновать возвращение на Родину.

— В таком случае я согласен, — сказал Алексей Платонович, застегивая ворот рубашки и приглаживая волосы. — Только с одним условием: в следующий раз мы соберемся у меня дома…

Когда поезд приближался к родному городу, Петра разбудили с трудом. Сонный, растрепанный, он поспешно соскочил с верхней полки.

— Что… уже приехали? — спросил он.

— Подъезжаем, иди умывайся, — сказал Алексей Платонович. — Ведь нас будут встречать.

Артистка в белом джемпере стояла в коридоре и разговаривала с директором. Петр чувствовал себя неловко: почти всю дорогу проспал, ни с кем как следует не познакомился, путешественник несчастный! А кто, собственно, его будет встречать? Такой почести он не заслужил. Работяга, звеньевой монтажников, которому выпало счастье побывать за границей. Невелика персона!

Петр привел себя в порядок, побрился, завязал щегольской галстук, пригладил вихрастые волосы, почувствовал, как к нему постепенно возвращается уверенность. Лицо у него чуть удлиненное, с запавшими щеками, брови черные. Двадцать пять, а выглядит старше, в очертаниях рта и подбородка — какая-то суровость. Чувствуется характер. Не случайно именно его взял с собой в поездку их бригадир Найда, известный на всю республику мастер своего дела. И, кажется, не промахнулся, даже поблагодарил Петра за отличную работу, за профессиональное умение, которое он продемонстрировал во время обмена опытом на немецкой земле. А если доволен бригадир, будет за него радоваться не только вся бригада, но и высокое начальство, которое, может, отметит его в приказе: звеньевой Петр Онуфриевич Невирко с честью выполнил порученное ему задание! До последнего времени тебя почти никто не знал на комбинате, был ты просто рядовым строителем, главный инженер Гурский при встрече даже не смотрел в твою сторону…

За окном уже проплывали высотные дома пригорода, мелькнул внизу троллейбус, а вот и заполненные пешеходами улицы, узкие, более широкие, просторные. Родной город! Только сейчас ощутил Петр невероятную усталость, и время, проведенное за границей, показалось ему бесконечно долгим, словно годы прошли после разлуки с друзьями.

На перроне Найду встречали сын и невестка. Пока они здоровались, Петр с чемоданом в руке стоял поодаль, испытывая грусть и одиночество. Никто его не встречает, никому он не нужен…

Найда, уловив его настроение, позвал Петра.

— Мой друг Невирко, — слегка обняв парня за плечи, сказал он, знакомя его с родственниками.

Сын Найды, русоволосый, на голову выше отца, с массивным подбородком и умными серыми глазами, приветливо поздоровался. Его жена Тося, маленькая и щуплая как галчонок, улыбнулась и кивнула головой. Все тут свои, все ему рады, в машину приглашают. Петру стало тепло и уютно среди них, и недавние обиды показались смешными. Ведь сам виноват: послал бы телеграмму хлопцам — половина общежития явилась бы, у Петра Невирко друзей не счесть…

Шли по перрону с шумной толпой прибывших и встречающих, среди цветов и радостных улыбок.

Петр рассказывал Анатолию об отце, расхваливал его дипломатические способности, говорил о том, как немцы уважают Найду: до сих пор помнят, что он спас от голода жителей городка Ошац под Лейпцигом.

— Дочь покойной коммунистки Арндт встретили, — продолжал Петр. — Удивительная женщина эта Инга. Почему-то Алексей Платонович очень переживает, вспоминая прошлое, как будто что-то скрывает…