Юрий Бедзик - Этаж-42

— О письме все думаешь?

— И без письма хватает забот. — Ольга положила на его руку свою небольшую крепкую ладонь.

— И все-таки мучаешься?

— Мне совестно перед детьми, — глухо сказала Ольга.

Слова эти горечью отдались в его сердце. Ольга что-то почувствовала, тревожно спросила:

— Тебе нехорошо?

— Вспомнил Ингу… Сколько еще несчастных детей… И до сих пор она не знает, кто во всем виноват. Хорошо, что с ее покойной матери снято подозрение.

Ольге было известно о давних событиях в Визентале. Как-то Найда дал ей прочесть первые черновые наброски своих воспоминаний, и она поняла ту боль, которая с тех, военных, лет поселилась в его душе. Ольга не раз замечала, как он порой становился мрачным и уходил в себя. Но зря он себя винит. Он сделал все, чтобы спасти маленькую Ингу, которую Шустер выкрал из дома сирот.

— А ты себя не казни, — сказала Ольга. — Ты сделал все возможное.

— Нет, все-таки я виноват. Знал ведь, что Шустер явится… Не уберег девочку. От этого и Густа Арндт столько страдала. От этого и мне нет покоя, — грустно заключил он.

Ольга осуждающе покачала головой:

— Может, еще поедешь в Федеративную? Разоблачишь Шустера? Подашь на него в суд?..

— Разоблачить его нужно бы… Рассказать о его зверствах, клевете на Густу Арндт… Уже пора открыть людям глаза…

— И откроешь! Вон какую гору бумаги исписал, про все свои мытарства рассказал, все свои раны разбередил… — Ольга, видно, вдруг что-то припомнила, улыбнулась. — Полина мне говорила: Петя твои воспоминания читает, оторваться не может. Вроде бы вторично перечитывает.

— Значит, взяло за живое, — повеселел Алексей Платонович. — Ну, Оленька, готовься принимать гостей. — Он ласково обнял жену, взглянул на ее бледное, осунувшееся лицо. — Придет к нам Петя. Помяни мое слово — придет!

В жизни Полины наступил крутой перелом. Прежде все ее заботы сосредоточивались на младшем брате. Много времени отнимало хозяйство: квартира, хоть и небольшая, однокомнатная, содержалась в порядке. Крутилась Полина как белка в колесе: работа — дом, магазин, аптека.

Теперь появился в ее жизни морской офицер. Привыкала к нему с трудом, никак не могла заставить себя почувствовать к нему нечто большее, чем просто симпатию и уважение. Он сдержан, деловит, с уверенной походкой, густобров и темноглаз. Когда закончился отпуск, уехал к себе в Севастополь. А ей нужно было решать. Маме он очень приглянулся. «Выходи за него, дочка…» Пообещала ему, дала слово. И он поверил. Видно, сам никогда не нарушал своих обещаний, потому и не сомневался в Полине. И она себя стала всячески убеждать. Впереди целая жизнь, и о ней следует подумать. Человек он положительный, солидный. Такими не бросаются…

Но с каждым днем ей становилось все трудней, сомнения все больше охватывали ее. Сердце говорило ей другое, у сердца были своя логика и свои законы. Порой она чувствовала себя бессильной, образ Петра Невирко неотступно преследовал ее. Хотя они виделись редко (чаще всего в приемной Гурского), она знала о нем все: как ему тяжело и одиноко без своей бригады и без Найды, как он отказался стать бригадиром на новом объекте. А еще знала, что он ищет случая, чтобы встретиться с ней. Она этой встречи боялась, но боялась с тем затаенным страхом, в глубине которого жила надежда и безотчетное желание видеть его.

Как-то вечером, когда пришла домой с полной сумкой покупок, из кухни выскочил братишка, радостно сообщил:

— А у нас гости!

Полина вошла в комнату. Навстречу ей поднялся с дивана Найда. Вот уж кого не ждала! Выкладывая из сумки продукты и пряча их в холодильник, она расспрашивала его об Ольге, о девочках.

Найда сказал, что Маринка почти здорова и пришел он по другому делу. Полина села рядом с ним на диване.

— Я насчет Петра, — начал Алексей Платонович, кашляя.

— Что с ним? — испугалась Полина.

Найда, нахмурив кустистые брови, неторопливо начал рассказывать о событиях на стройке, о том, как нехорошо повел себя Петр…

— Вы меня извините, Алексей Платонович, — взволнованно прервала его Полина, — но с ним нехорошо поступили.

Найда раздосадованно поднял брови:

— И ты в защитницы! Конечно, денег он не воровал и человека не убивал. Но от его странных выходок, от его самоуверенности…

— От его скромности! — перебила Полина.

— Нашла скромника! На собрании ему за эту «скромность» хорошенько бока наломали. Его же друзья…

— Нет, нет, ничего они не знают. И вы не знаете, Алексей Платонович! Ничегошеньки!.. — Полина запнулась и испуганно замолчала.

Найда недоверчиво прищурил глаза. О чем она, собственно? Чего это они не знают?

Полина опустила голову, не решаясь быть откровенной до конца:

— Петя просил никому ни слова… Я пообещала… — И вдруг с дерзким отчаянием подняла глаза на старого бригадира. — Но вам я расскажу. Вы должны знать, Алексей Платонович, всю правду.

Найда слушал ее с напряженным вниманием, ловил на лету каждое слово, наблюдал за выражением ее лица, за движением губ, будто не мог поверить в правдивость рассказа. На самом деле он сразу всему поверил и сразу все понял. Доверчивость Невирко, нелепый случай с цементом, ночной прогул… Как все было логично и одновременно — нелепо! Обычная история, даже не кража, даже не преступление. Я — тебе, ты — мне. По документам, по накладным… И мог бы Невирко спокойненько возвратиться, и мог бы не ссориться с Гурским, и не вызывать праведного гнева товарищей… Все было бы просто, если бы Петя не был Петей… И если бы на карту не была поставлена его честь.

— Как же ты могла молчать, Поля? — с глухим стоном вырвалось из груди Найды. — Ах, да… Петр приказал… По принципу: если не смогу ничего доказать, все беру на себя.

— На себя, Алексей Платонович, — повторила Полина.

— Вот и глупо, милая! Невероятно глупо! — Он взял девушку за руку, слегка сжал ее. — Исправить эту глупость можешь только ты. Сама знаешь, куда идти…

— Догадываюсь, Алексей Платонович.

— Давно пора. Я завтра же поговорю с Чернявской. А в остальном разберется партком. — Он поднялся из-за стола. — Ну что же. Спасибо за все. Доброе угощение ты мне приготовила сегодня. — И пристально поглядел Полине в лицо: — Гляди же, дочка, от тебя зависит судьба Петра Невирко!

— Последние известия! — закричал Виталий, вернувшись из душевой и в изнеможении валясь на постель. — Приезжают наши верные друзья, немецкие геноссе!

Петр собирался в библиотеку, где иногда просиживал целые вечера. На нем была свежая белая тенниска, ладно сшитые брюки. Спросил, кто именно должен приехать. Услышав, что приезжает знакомый ему Юрген Крайзман, удивленно уставился на Виталия. Соревнования или дружественный визит?