Юрий Бедзик - Этаж-42

Рядом с ним сидела молоденькая немка Эльза — худая, большеглазая, с выступающими скулами. Поделилась своей печалью: ее мужа убили во Франции еще в сороковом году, потом был у нее примак, из польских рабочих, которых посылали на работу в рейх, — красивый скромный парень, жил у нее на хуторе, и она его полюбила… Что теперь скрывать? Жили как супруги. Только боялись доноса, потому что за такие вещи — ему виселица, ей — концлагерь, позор и пытки «за измену нации». Одна вертихвостка, соседка Герта, вдова еще с польской кампании, прямо ей заявила: «Одну ночь он у меня, другую у тебя. А не хочешь — дам знать в гестапо». Эльза сказала ему: пусть решит, как им поступить. И он убежал, отправился на восток, в родные края. Герта потом бесновалась, но все-таки в гестапо не пошла. Только пьянствовала всю ночь и проклинала войну, лишившую ее мужа.

Унынием и безнадежностью веяло от этой женской исповеди, ей было стыдно рассказывать «господину майору» о своем наболевшем, печаль была в ее словах и тоска по любви.

Он проводил ее после вечеринки домой, несколько минут постояли молча, нужно было хоть что-то сказать на прощанье, ободрить женщину. Быть может, пообещать какую-то работу при комендатуре…

Вдруг вдали грохнул выстрел. Найда обернулся и увидел над домами багровое зарево. Его сразу осенила страшная догадка: «Дом сирот!» Эльза тоже испуганно смотрела на разливавшийся по небу кровавый отсвет, и в глазах ее было отчаяние.

Он смотрел на огненные отблески, видел, как краснеет от них снег, как загораются багрянцем стекла домов, а она держала его за локоть и говорила: «Не ходи. Я не пущу тебя…»

Мимо бежали солдаты, кто-то крикнул майору, что убит капитан Санин, Найда выхватил пистолет и тоже бросился в багровую пасть улицы. «Герман Вилле… — мелькнуло в голове. — Герман Вилле говорил, что они явятся, непременно явятся… Он не ошибся… Мерзавцы, недобитая сволочь!..»

Бой, собственно, уже окончился, а сиротский дом горел, рассеивая по городку трепещущие блики, выбрасывая дым из разбитых окон. Пожарная команда выламывала двери, крушила на крыше стропила перекрытий, сбрасывала вниз обугленные доски. По всему двору кучками сидели ребятишки, возле них суетилась молодая воспитательница, слышался детский плач.

К Найде подошел капитан Крушинин, доложил, что банда фашистов обстреляла и подожгла дом сирот, но нападение отбито солдатами и офицерами, находившимися на новогоднем вечере. Тяжело ранен капитан Санин. Собственно, это он вместе с лейтенантом Гурадзе организовал круговую оборону до прибытия комендантской роты. Отстреливались пистолетами. Молодцы ребята. Фашисты сразу же начали отходить, но какая-то подлая душа запустила в окно зажигательную ракету. Пропал дом. И дети остались без пристанища.

Найда оглядел жалкие детские фигурки, и вдруг его словно толкнуло что-то.

— Фрейлейн Гизела! — в тревоге окликнул воспитательницу. Когда та подошла, указал глазами на ребятишек: — Все тут?

— Все, господин майор.

— Проверьте. Всех поименно проверьте, фрейлейн Гизела.

Его тревога передалась девушке. Она подозвала старика сторожа. Начали обходить детей, заглядывая им в лица. Слышно было, как их окликали: «Вольфганг? Ты, Кэтрин? Ага, Вероника, Мария… Где Стефан? Где Пауль?..» Воспитательница почему-то все более тревожилась, кого-то, видно, не хватало, и она снова и снова тормошила детей. Зашепталась со сторожем, и в этом шепоте уже слышалось отчаяние. Кого-то все-таки недосчитались.

Найда подошел к ней. Тревожная догадка мелькнула в его голове.

— Где Инга Готте?

Девушка судорожно стянула у себя на груди отвороты черного мужского пальто. Инга? Да, да, именно Инги и не было среди детей. И в доме не оставили, и тут ее нигде не видно.

Теперь все было ясно. Найда все сразу понял, и подозрение переросло в холодную уверенность. Те, из леса, явились сюда неспроста, выбрали эту ночь тоже неспроста. Старый Герман Вилле предупреждал, и случилось именно то, чего он опасался.

Сердце у Найды болезненно сжалось. Он стоял среди перепуганной, беззащитной малышни, и черный укор закрадывался в душу: «Это из-за меня случилось. Бросил их на произвол судьбы… Своих солдат бросил и детей тоже… А Шустер, подлец, улучил минуту! Будто знал, что меня нет…»

Посовещавшись с капитаном Крушининым, дал команду солдатам садиться в «студебеккеры».

— Догоним, товарищ майор! Отобьем девочку.

— Среди ночи? — изумился пожилой интендант. — Куда же в такую темень?

Три «студебеккера» с комендантской ротой вылетели из города. В кабине головной машины, указывая дорогу водителю, сидел Найда.

Ночь была — хоть глаз выколи, едва различима дорога. Куда ехать? Бандиты, отстреливаясь, помчались именно сюда, на Ошац, где непролазные дебри, где все утопает в снегу.

«Старый Вилле говорил, что Шустер наведывался в лесничество своего папаши, что там у него есть тайное пристанище, — размышлял Найда, вглядываясь в колеблющуюся снежную завесу перед фарами машины. — Свернули налево? Или проскочили над озером?» Эти места он успел хорошо изучить, когда летом вывозил сюда на учения солдат. Зная, что в лесах могут быть мины, в чащу они не углублялись, а выбирали открытые, залитые солнцем поляны. Неподалеку было озеро, кристально чистое, глубокое, с песчаными берегами, поросшими молодыми сосенками. А чуть дальше темнел высокий забор, за ним — строения с островерхими черепичными крышами, мрачно неприступные, таинственные и, похоже, безлюдные.

Однажды солдаты попросили там воды у старой женщины, которая одиноко жила в лесной усадьбе. Старуха сказала им, что хозяев давно нет, дом пуст, никто здесь не живет…

А сейчас Найда почти с уверенностью подумал о том, что это и есть гнездо Вилли Шустера, его охотничья резиденция, где он скрывается.

Следы от машин сворачивали влево, к лесному озеру. Вероятно, бандиты проскочили именно этой дорогой.

Найда остановил машины. С двумя солдатами он решил разведать, что делается у озерка и есть ли кто-нибудь в лесной усадьбе. К ночным маршам ему было не привыкать, половину войны он провел в таких походах, но больше всего на свете он не любил неизвестности. На этот раз он почти не сомневался, что банда Шустера скрывается именно здесь. И скорее всего — за этой оградой из частокола. Шустер — зверь, но его люди не из храбрецов. Им, верно, давно уже все осточертело, и они просто не знают, как вырваться живыми из этой кутерьмы.

Лед был тонкий, подтаял во время оттепели, и едва Найда ступил на него — озеро тяжко вздохнуло, словно с болью, и во все стороны разбежались трещины.

Внезапно облака в небе разошлись, и ослепительно ясная луна залила голубоватым сиянием озеро, сосновый бор и в просветах между деревьями высокий забор. Снег засиял и будто засветился.