Николай Наседкин - Рано иль поздно [сборник]

Страшно было и подумать! Да и сил уже не осталось. И ещё я понимал: не совсем же я наивный человек и знал-предчувствовал я с самого начала, что не пробить мне эту стену, то бишь, перегородку лбом, что судиться-тягаться с состоятельными людьми, новорашами , всё равно, что плевать в небо. Однако ж все эти три нервомотательных года тяжбы выдержал я ещё и потому, что упорно собирал материал вот для этой документальной повести о нашей судебной системе. А материала набиралось столь много, что удавалось даже кое-что использовать в художественных произведениях — к примеру, в написанном мною тогда романе «Меня любит Джулия Робертс» я очень едко использовал Ульяновых-Сыскуновых в качестве прототипов очень поганых персонажей… Мелочь, а — приятно!

К слову, хочу здесь объясниться если не в любви, то, по крайней мере, в уважении к Тамаре Моисеевне Ульяновой. Нет, правда, я вполне серьёзно: эта хрупкая на вид женщина не только занималась бизнесом (этакая бизнесвумен!) и бесстрашно водила джип размером с танк средней тяжести, у неё ещё хватало сил и упорства все эти три года доказывать торжество демократии в нашем обществе для отдельно взятых людей — полную, наиполнейшую свободу от моральных, юридических и всяких других законов…

О, счастливцы!

Между тем, 24 декабря 2001 года в ходе Прямой линии на ОРТ и РТР с В. В. Путиным я, изложив через Интернет Президенту России суть данной проблемы, что-де почти три года в нашем Богом забытом Баранове не исполняется простое решение суда по какой-то паршивой перегородке, задал вопрос по теме «Судебная реформа»: «Когда же, Владимир Владимирович, конкретно начнётся у нас в стране эта реформа, то есть — борьба с волокитством, бюрократизмом и взяточничеством в судебной системе?»

Было обещано, что ни один конкретный вопрос, заданный в ходе Прямой линии, Президент не оставит без ответа. И точно, спустя почти девять месяцев, я получил красивую бумагу от главного федерального инспектора аппарата полномочного представителя Президента по Барановской области.

Вы не поверите, что ответил мне этот самый представитель Президента: перегородка, судя по бумагам, снесена, так что обращайтесь, голубчик, снова в суд — «желаю Вам здоровья и благополучия!»

Как говорится, приехали, приплыли, приземлились!..

К стыду своему должен признаться: я — сдался. Я — опустил руки. Я — смирился.

Плюнул, фигурально выражаясь, на этих пакостных Ульяновых-Сыскуновых и почти что целый год совсем не обращал внимания и на них, и на их вонючую перегородку. Здоровье дороже.

Ан не тут-то было!

Известно: положи хаму палец в рот, он всю руку по самый локоть отжуёт-откушает. Короче, хозяева 82-й почувствовали себя правыми и победителями, носы задрали и решили самоуправствовать и самодурствовать до предела. Фонарь, который они подвесили над перегородкой взамен украденных-отгороженных коридорных окон, горел всё это время круглые сутки — иначе даже днём в созданном тупике была бы полная темь.

И вот как-то раз, уже глубокой осенью 2002-го, я позже обычного, в полночь, возвращался домой и, шагнув из тамбура в наш коридор, застыл: темнота тотальная — не видно ни зги. Пришлось по стеночке, на ощупь добираться до своей двери и долго нашаривать-искать ключом замочную скважину (жена была в отъезде). В следующие два вечера я специально выглядывал в глазок и обнаружил-зафиксировал: поганец Сыскунов, возвращаясь после вечерней прогулки со своей сукой (я имею в виду не жену, а — бульдожиху) часов в десять, закрывал за собой дверь и тут же вырубал свет в общем коридоре — выключатель находился у них за перегородкой.

Я, само собой, вскипел: ах ты козёл пархатый! Эконом хренов! Впрочем, при чём тут эконом, если фонарь этот был подключён к общей электролинии, и мы все шестеро квартирных хозяев оплачивали накручиваемые им киловатты. Короче, в дурь попёр Сыскунов: мол, что хочу, то и ворочу!

И опять покаюсь. Мне бы как умному, вот именно — ынтыллихентному человеку скинуться по двадцатке с другими соседями или разориться на сотню самому, пригласить электрика, чтобы он наладил-восстановил хотя бы один из трёх патронов в оставшейся части нашего злосчастного коридора (все они были вырваны с корнем хулиганствующей шпаной или бомжами), вкрутить туда лампочку и продолжать игнорировать обитателей 82-й…

Увы, слаб человек! Мелок! Суетен!

Решил я как-то усовестить Ульяновых-Сыскуновых, вежливо объяснить им, что не правы они, плохо себя ведут, не по-соседски. Но ведь не разговаривать же с ними (от одной только мысли всего передёргивало!). Придумал-изобрёл вполне логично-детский выход из положения: взял лист плотной бумаги, красной тушью ярко написал-попросил «Свет в коридоре не гасить!» и вывесил сей плакатик на всеобщее сыскуновское обозрение, причём — на свою стену, рядом с нашей дверью.

И что же? Вечером свет опять был погашен-вырублен, а плакатик мой со стены исчез, одни кнопки остались.

Ах ты, думаю, троглодит спесивый! Ладно, упрямства мне не занимать. Следующий плакатик я сотворил на компьютере и вывел через принтер. Получился он не такой красочный, зато появилась теперь возможность печатать и вывешивать его дубликаты в неограниченном количестве. В последующие дни потратил я бумагу на четыре таких воззвания. И, чего уж скрывать, начал я текст редактировать-видоизменять, добавляя всё больше и больше сарказма, желчи и яду. К примеру, на третьем плакатике фраза-приказ «Свет не гасить!» была отпечатана на английском и немецком языках и внизу помельче значилось: «Для грамотных!». А на четвёртом воззвании, где опять по-русски, вверху красовалось пояснение: «К сведению для самых тупых!»…

Ничего не помогало: плакаты исчезали, свет вырубался. И тогда я пошёл ва-банк: очередной плакатик с изнанки жирно вымазал клеем «Момент» и пришпандорил его прямо на сияющий дерматин их незаконной двери-перегородки, залепив даже глазок.

Естественно, я предполагал-ожидал, что этот мой демарш станет, что называется, последней каплей в плакатной войне и приготовился к обороне. Причём — всерьёз. В хозяйстве у меня хранился на всякий случай газовый баллончик «Шок», который я приобрёл в «Охотнике» для спокойствия души и нервов сразу же после первого ночного прыщавого звонка с угрозами. И вот теперь, наклеив плакатик, я баллончик этот отыскал и пристроил в прихожей на обувную полку — авось пригодится.

Часов в шесть вечера, когда мы с женой только-только сели ужинать, в дверь затрезвонили. Причём — нагло, требовательно, беспрерывно. «Ну вот и началось!» — с каким-то даже удовлетворением подумал я и пошёл открывать. Но, признаюсь, я всё же думал, что Сыскунов ограничится словесно-ругательным поносом, поэтому про «Шок» совершенно забыл и дверь сразу распахнул настежь. Надо было видеть багрянец гнева на мясистых щеках соседа и яркость молний, сверкающих в его свиных глазках! От него даже жаром полыхнуло. Но не успел я подивиться такому накалу ярости, как в лицо мне влепился ком смятого плакатика, следом хлынул на меня поток густой брани и угроз («Я тебя урою, гад! Я тебе башку щас оторву, урод!! Я тебя, сука, по стене размажу!!!»). Я даже растерялся на миг: Сыскунов вообще-то был молчуном, и я его голос даже толком никогда не слышал (на суде, практически, впервые), так что от нежданного его и такого энергичного красноречия я прямо-таки обалдел.