Мо Янь - Лягушки

– Хорошо, – сказал я. – В конце концов, в этом деле я не могу винить тебя. Я пришел к тебе, чтобы ты помог, предложил свое мнение. Обстоятельства сложились вот таким образом, скажи, как тут быть?

Закрыв глаза, Юань Сай сгибал пальцы и что-то бормотал. Потом вдруг уставился на меня:

– Брат, поздравляю!

– С чем тут поздравлять?

– Ребенок, которого носит твоя уважаемая супруга, является перерождением одного великого и знатного человека прошлых лет, и хотя в силу тайны вращения небесной тверди имя этого благородного человека не может быть явлено, я передам тебе четыре речения, крепко запомни их и не забывай: ребенок этот родится очень необычный; одаренный и талантливый, его ждет успех в науках; ничего странного, если его имя появится на дощечке с похвальной надписью золотом [64] Имеется в виду список кандидатов, выдержавших экзамен на ученую степень цзиньши. ; в пурпурном халате с яшмовым поясом явит авторитет и славу!

– Ты ведь только что это придумал, – вырвалось у меня, но в душе я ощутил необъяснимую радость и удовлетворение. Да, если бы и вправду родился такой сын…

Словно прочитав мои мысли, Юань Сай натянуто улыбнулся:

– Это воля неба, брат, против нее не попрешь!

Я покачал головой:

– Но стоит позволить Ван Жэньмэй родить, со мной все кончено.

– Есть старинное речение: «Безвыходных положений не бывает».

– Говори быстрей.

– Отбей в часть телеграмму и напиши, что Ван Жэньмэй совсем не беременна, что это клевета врагов.

– Это и есть твой превосходный план решить вопрос? – холодно усмехнулся я. – Разве огонь в бумагу завернешь? Ребенок родится, ведь его регистрировать надо? А в школу он как пойдет?

– Зачем заглядывать так далеко, брат? Родится, и можно считать – победа, у нас здесь порядки строгие, а в других уездах незарегистрированных детей полно, все равно нынче единоличные хозяйства, еды хватает, сначала надо вырастить, есть у них прописка или нет, все граждане Китайской Народной Республики, не думаю, чтобы государство могло лишать этих детей китайского гражданства.

– Но ведь как только это выйдет наружу, разве всему моему будущему не придет конец?

– Ну тут уж я не знаю, сахарный тростник только с одного конца сладкий.

– Мать их, бабье проклятое, вот уж впрямь руки на них чешутся! – Я опрокинул стопку, повернувшись, спустился с кана и зло бросил: – Все беды у меня в жизни из-за них.

– Не надо так говорить, брат, я для вас все прикинул. Ван Жэньмэй помогает мужу, и все твои успехи зависят от ее содействия.

– Помогает мужу? – презрительно усмехнулся я. – Да она мне жизнь почти сломала.

– Все худое думаешь, – сказал Юань Сай. – Пусть Ван Жэньмэй родит, уйдешь из армии, станешь простым тружеником, будешь дома сельским хозяйством заниматься, чем плохо-то? Через двадцать лет твой сын сделает головокружительную карьеру, станешь почтенным хозяином, будешь жить в достатке и покое, разве не так?

– Если бы она поговорила со мной, прежде чем что-то делать, это бы ладно, но она вон как со мной поступила, и я такого оскорбления не стерплю.

– Сяо Пао, Ван Жэньмэй в животе твое семя носит, тут, как ни крути, дело твое.

– Ну да, дело мое, это точно, но хочу предупредить тебя, брат, стен, что не пропускают ветер, не бывает, ты бы поосторожней сам!

Я взял из рук Ма Хуар спящую дочку и вышел за ворота их дома. Когда я обернулся, чтобы попрощаться с Ма Хуар, она тихо проговорила:

– Пусть рожает, брат, а чтобы сделать это тайно, я помогу тебе найти где.

Тем временем у ворот остановился джип, из него выскочили двое полицейских и метнулись в ворота. Ма Хуар, расставив руки, пыталась задержать их, но они отпихнули ее в сторону и ворвались в дом. Оттуда донесся стук, грохот и крики Юань Сая. Через пару минут он вышел из дома в полунадетых башмаках, в наручниках, в сопровождении полицейских.

– На каком основании вы меня арестовываете? С какой стати? – поворачивал он к ним голову.

– Не шуми, – сказал один полицейский. – А что до причины ареста, неужели сам еще не понял?

– Сяо Пао, – обернулся ко мне Юань Сай. – Ты должен защитить меня! Я ничего противозаконного не сделал!

В это время из машины вышла полная женщина.

– Тетушка?!

Тетушка сняла марлевую повязку и холодно обратилась ко мне:

– А тебя завтра жду в здравцентре!

– Тетушка, если не дать ей сейчас родить, то не нужен мне будет и партбилет, и занимаемая должность… – удрученно проговорил я.

Тетушка хлопнула по столу, да так что выплеснулась вода из стоявшего передо мной стакана.

– Ну что ты за размазня, Сяо Пао! – загремела она. – Это не твое личное дело! В нашей коммуне три года подряд не было случаев превышения запланированной рождаемости, ты что, хочешь нарушить нам это правило?

– Но она хочет покончить самоубийством, – расстроился я. – Может и впрямь все плохо кончиться, как тут быть?

– Знаешь, – презрительно молвила тетушка, – как у нас тут курс определяется? Хочет выпить яду – не отнимай пузырек! Собрался повеситься – дай веревку!

– Но это слишком жестоко!

– Разве мы хотим быть жестокими? У вас в армии такая жестокость не нужна; в городе такая жестокость не нужна; в других странах тем более такая жестокость не нужна – эти женщины за границей думают лишь о забавах и наслаждениях, и как бы государство ни поощряло, никто не рожает – но мы в китайской деревне, и имеем дело с крестьянами. Попробуй расскажи им горькую правду, объясни политический курс, хоть все подметки стопчи, все губы сотри – кто тебя слушать будет? Ты спрашиваешь, как быть? Не контролировать рост населения нельзя, не проводить распоряжения государства нельзя, не выполнять указания начальства нельзя, и как, скажи, нам быть? Тех, кто проводит планирование рождаемости, днем поносят, тыкая в спину, вечером, когда идешь по темной дорожке, могут исподтишка кирпичом запустить, даже пятилетний ребенок может шилом в ногу пырнуть – тетушка задрала штанину и обнажила багровый шрам на икре – видел? Это не так давно один косоглазый пащенок из Дунфэнцуня отличился! Помнишь еще тот случай с женой Чжан Цюаня? – Я кивнул, припоминая случившееся десять с лишним лет назад в бушующей реке. – Ясное дело, она сама в реку сиганула, а мы ее оттуда вытаскивали. Но Чжан Цюань вместе со своими деревенскими утверждают, что это мы спихнули Гэн Сюлянь в воду и утопили, они еще коллективное письмо написали с отпечатками пальцев кровью и направили прямиком в Госсовет, сверху назначили разбирательство, что тут поделаешь, пришлось сделать Хуан Цюя козлом отпущения. – Тетушка закурила, яростно затянулась, и сигаретный дым окутал ее исполненное муки лицо. Она и впрямь постарела, из уголков рта на подбородок пролегли морщины, под глазами набухли мешки, помутившийся взгляд. – Я столько усилий затратила, чтобы спасти Гэн Сюлянь, одной крови взяла пятьсот кубиков. У нее был врожденный порок сердца. Делать нечего, пришлось выплатить Чжан Цюаню тысячу юаней, а в ту пору это была сумма немаленькая. Чжан Цюань деньги взял, но униматься и не думал, погрузил тело жены на тележку, взял с собой трех дочек, одетых в траур, и отправился скандалить к зданию уездного парткома. И как раз наткнулся на руководителя присланной в уезд инспекции по проверке работы по планированию рождаемости. Из управления общественной безопасности прислали старенький джип, и нас с Хуан Цюя и Львенком доставили в уезд. Полицейские с каменными лицами, сквернословят почем зря, толкаются, мы у них чистые преступники. Один из уездного начальства ко мне обращается, а я повернула голову и говорю, мол, с тобой разговаривать не буду, мне начальство провинции надобно. И ворвалась к этому начальству в кабинет. А он сидит на диване, газетку почитывает. Глядь, а это Ян Линь! Замгубернатора провинции стал, кожу нежную отрастил. Тут я вышла из себя, слова посыпались, как из пулемета. Вы, мол, сверху спускаете указание, а мы внизу бегай сломя голову, вещай, пока губы не сотрешь. Хотите, чтобы мы говорили о культуре, о политике, веди в массах идеологическую работу… Вам чего, стоять да говорить – спина не болит, вам детей не рожать и как, мать твою, больно, когда отдерут, не понять! А ну сами попробуйте! Мы стараемся, не щадим себя, нас и ругают, и бьют, бьют жестоко, до крови, а случись что, начальство не только не заступается, наоборот, принимают сторону этих проныр и сварливых баб! Вам на нас наплевать! – В ее голосе зазвучали нотки гордости: – Другие при начальстве пикнуть не смеют, но это не про меня! Чем больше я смотрю, как чиновные в красноречии упражняются, тем больше – не хочу сказать, что сама блистаю красноречием, – тем больше накапливается горечи в душе. Я и говорила, и плакала, и показывала ему шрам на голове. Чжан Цюань меня дубинкой по голове огрел, разве это не противозаконно? Мы в реку прыгали, чтобы спасти ее, я ей пятьсот кубиков крови пожертвовала, разве это не высшее проявление доброты и великодушия?