Мо Янь - Лягушки

Мы обменялись растерянными взглядами, прикидывая про себя: с такими тяжелыми ранениями счет Чэнь Би за лечение наверняка будет ого-го какой.

– Вы зачем меня сюда запихнули? – с ненавистью осведомился Чэнь Би. – Помер бы и помер, ваше-то какое собачье дело? Если бы не вы, давно бы уже откинулся, и не нужно было бы валяться здесь и мучиться.

– Вовсе не мы тебя спасли, – сказал Ван Гань. – Это полицейский, что тебя сбил, вызвал по телефону «Скорую».

– И сюда меня запихнули тоже не вы? – презрительно хмыкнул он. – Чего же вы тогда заявились? Пожалеть меня? Выразить сочувствие? Очень мне это надо. Давайте быстро проваливайте и цветочки ваши, какой-то отравой опрысканные, забирайте – так от них несет, что голова пухнет. Хотите помочь с платой за лечение? Так я вообще в этом не нуждаюсь. Я – благородный рыцарь, государь у меня в близких друзьях и государыня в зазнобах, эти пустяшные расходы, знамо дело, из казны покроют. Хотя государь с государыней моих счетов в ресторанах не оплачивают, в вашей благотворительности я тоже не нуждаюсь. У меня две дочери, красавицы писаные, обе как сыр в масле катаются, если не государыни, так принцессы, у них через руки столько денег проходит, что всю эту больницу с потрохами купить можно!

Мы, конечно, поняли, сенсей, почему Чэнь Би так бахвалится. Он на самом деле притворялся сумасшедшим, но все, что творилось у него на душе, было видно как на ладони. Изображают безумие уже по инерции, а когда это продолжается долго, и сами становятся на треть безумными. И нас, пришедших навестить его вслед за Ли Шоу, на самом деле тоже охватило волнение. Ну ладно принести пару букетов цветов, ну прийти сказать пару добрых слов, даже поднести несколько сотен юаней – все это без вопросов. Но взять на себя огромную сумму расходов на лечение, это уже слегка… Ведь в конце концов Чэнь Би нам никакой не родственник, да еще в таком состоянии. Вот был бы он человек нормальный… В общем, сенсей, хоть нам и чувства справедливости хватало, и в участливости мы недостатка не испытывали, но ведь в конечном счете человек самый заурядный, да и не доросший по степени благородства до уровня отдельного человека в обществе, которому оказывают щедрую помощь. Поэтому своим бредом Чэнь Би поставил нас в благоприятные условия, позволил, как говорится, гнать осла вниз по склону. Мы воззрились на позвавшего нас Ли Шоу. Тот почесал в затылке:

– Ты, почтенный, не волнуйся и выздоравливай, сбили тебя полицейские, на них и вся ответственность ложится, в крайнем случае мы еще подумаем, как быть…

– Проваливайте, – откликнулся Чэнь Би. – Могла бы моя рука держать копье, надавал бы каждому по тупой башке.

Тут самое время уходить, чего еще ждать? Мы собрали эти опрысканные какой-то дрянью цветы и собрались было на выход. Но не ушли, потому что в это время в палате появилась та самая тощая медсестра в сопровождении мужчины в белом халате. Она представила его нам как заместителя заведующего по финансовым вопросам, а нас – как родственников больного с девятой койки. Зам по финансам перешел прямо к делу и предъявил счет. По его словам, расходы на оказание Чэнь Би срочной помощи и на лечение уже составили двадцать с лишним тысяч юаней. Он неоднократно подчеркнул, что это калькуляция по себестоимости. Если же подсчитывать по установившейся практике, эта сумма далеко не предел.

Чэнь Би при этом все время выкрикивал:

– Подите вон, ростовщики-спекулянты, подонки, жирующие на мертвецах, я вас знать не знаю. – Он мог размахивать лишь одной рукой, стучал ею по стене, нащупал стоявшую на тумбочке вазу и швырнул в кровать напротив, угодив в смертельно больного старика под капельницей. – Вон, этой больницей заправляет моя дочь, она вас всех принимала на работу, одно мое слово, и эта ваша чашка риса разлетится вдребезги…

И вот посреди этого бесконечного скандала, сенсей, в палату вошла женщина в черном платье и с лицом, закрытым черной вуалью. Даже без моих объяснений вы, сенсей, можете догадаться, кто это такая. Да, младшая дочь Чэнь Би, та самая Чэнь Мэй, что избежала гибели при пожаре на фабрике мягкой игрушки, но осталась с изуродованным лицом.

Чэнь Мэй вплыла в палату, как призрак. Черное платье и вуаль привносили некую таинственность, а также будто сумрак тюрьмы. Шум тотчас прекратился, словно отключился источник питания механизма, который весь этот шум издавал. Остыла даже разгоряченная атмосфера. На магнолии за окном нежно расчирикалась на все лады какая-то птица.

Лица ее не было видно, не проглядывало и ни единого участка кожи на теле. Мы видели лишь ее высокую худощавую фигуру, изящные руки и ноги, фигурка как у модели. Естественно, мы поняли, что это Чэнь Мэй. Нам со Львенком, конечно, вспомнилось, какой она была двадцать с лишним лет назад девчушкой в пеленках. Кивнув нам, она обратилась к заму заведующего:

– Я его дочь, все его долги я верну!

Сенсей, у меня в Пекине есть приятель, специалист ожогового научного центра при триста четвертой больнице академического уровня. Так он мне как-то сказал, что душевные мучения ожоговым больным гораздо труднее переносить, чем физические страдания. После того как они первый раз видят в зеркале свое обезображенное лицо, это страшное потрясение и ужасные страдания трудно выдержать. Чтобы жить дальше, таким людям необходимо невероятное мужество.

Человек – порождение своего окружения, сенсей, в некоторых особых обстоятельствах трус может стать храбрецом, разбойник может творить добрые дела, даже скупой, который волоска своего не вырвет для других, тоже может не пожалеть никаких денег. Появление Чэнь Мэй и то, что она решительно взяла все на себя, повергло меня в смущение, а это смущение обратилось в преданность долгу. А преданность долгу требует быть щедрым. Сначала Ли Шоу, а потом и мы обратились к Чэнь Мэй:

– Мэйцзы, славная девочка, мы хотим оплатить часть задолженности твоего отца.

– Спасибо вам за доброту, – холодно заявила Чэнь Мэй, – но наша задолженность другим слишком велика, почти неподъемна.

– Вон отсюда! – заорал Чэнь Би. – Злой дух, скрывающийся за черной вуалью, ты еще смеешь выдавать себя за мою дочь! Мои дочери – одна в Испании учится, недавно вот с принцем полюбили друг друга, поговаривают о свадьбе; другая в Италии, приобрела старейший в Европе винный завод, где производят самые лучшие вина, большой корабль в десять тысяч тонн с этими винами уже идет в Китай…

Очень стыдно перед Вами, сенсей, столько времени уже ждете эту пьесу, а я за нее так и не садился. Материала на самом деле слишком много, иногда чувствую себя отчасти как та собака, что лает на Тайшань – не знает, с какой стороны зайти, чтобы укусить. Когда обдумываешь свой замысел, в реальной жизни происходит что-то связанное с этим материалом, и ее богатая театральность постоянно ломает мой замысел. Кроме того, в еще большей степени меня мучает то, что я и сам против воли погружаюсь в невероятные хлопоты. Даже не знаю, как от них избавиться, или, скажем, не знаю, как сыграть взятую на себя в этом деле роль.