Джереми Дронфилд - Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Лгать не было смысла. Самое обыкновенное немецкое имя, которое уж точно носил не он один.

– Почему при вас нет документов?

– Кажется, я их потерял.

– Домашний адрес?

Под влиянием момента Фриц назвал вымышленный адрес в городке близ Веймара. Сержант его записал.

– Оставайтесь на месте, – сказал он и вышел из кабинета.

Сержант долго не возвращался, а когда вернулся, при нем был старший по званию.

– Мы проверили адрес, который вы дали. Он недействительный. Где вы на самом деле живете?

– Простите, – сказал Фриц. – Похоже, память меня подводит.

Он назвал им другой адрес.

Они снова ушли, и снова выяснили, что адрес не настоящий. Теперь Фриц старался просто выиграть время. Полицейские еще раз провели проверку, выявили третий недействительный адрес, и терпению их настал конец.

В кабинет вызвали двух конвоиров.

– Сопроводите герра Кляйнмана в казармы, – приказал сержант. – В отдел безопасности.

Его посадили в машину и повезли по улицам небольшого военного городка, а потом высадили у здания, напоминавшего тюрьму, с кабинетами и камерами.

Офицер посмотрел на сопровождающее письмо из Фельджандармерии и приказал Фрицу представиться по всей форме.

– Если вы мне солжете, я запру вас в тюрьму.

Что Фрицу оставалось делать? Он назвал четвертый вымышленный адрес. Его проверили, и Фрица официально посадили под арест. Офицер вел себя сдержанно и спокойно; он не кричал, не оскорблял и не угрожал пытками; он просто приказал своим людям отвести герра Кляйнмана в камеру.

– Может, там вы вспомните правду, – с намеком напутствовал он.

Камера была большая, с еще тремя заключенными – все солдаты, дожидавшиеся приговора за какую-то мелкую провинность. Они с любопытством смотрели на него, и Фриц был вынужден рассказать о себе, но ограничился лишь общими сведениями: он гражданский, потерял документы и ждет, пока установят его личность.

В камере было удивительно тепло. Для каждого там имелась кровать, стояли стол и стулья, а в углу – раковина и туалет. Фриц много лет не бывал в таких комфортных условиях. Когда надзиратель принес им ужин – первая горячая пища Фрица за несколько недель и первая сытная за все время, что он вообще помнил, – ему пришлось силой заставлять себя есть не торопясь, вместо того чтобы наброситься на еду подобно изголодавшемуся псу.

После ужина, отвернув край одеяла на кровати, Фриц не поверил собственным глазам – под ним оказались простыни! Простыни! Ничего себе тюрьма! Рухнув всем своим измученным телом в постель, он ощутил себя словно в раю и всю ночь сладко и безмятежно проспал.

Следующее утро оказалось, если такое определение уместно, еще более приятным. Надзиратель принес завтрак, и хоть тот был самый простой, у Фрица от ароматов закружилась голова. Им подали настоящий горячий кофе, хлеб, маргарин, колбасу – всего вдоволь. Пока его товарищи по камере болтали между собой, Фриц сосредоточенно набивал желудок.

Наконец его снова повели к офицеру, который снова спросил, кто он такой. В ходе допроса Фриц начал догадываться, что офицер принимает его за армейского дезертира. Что ж, это имело смысл. Его возраст, внешность и акцент вполне соответствовали ситуации, равно как и обстоятельства поимки. Предполагая, что поймал мелкого правонарушителя, офицер не подумал о настоящем, тяжелейшем преступлении – что этот юноша с точеными чертами лица, в гражданской одежде и с венским акцентом в действительности еврей, скрывающийся от СС.

Фриц отказался отвечать на дальнейшие вопросы, и его вернули в камеру. В ней он чувствовал себя отлично: там было тепло, спокойно и хорошо кормили. На обед заключенным принесли отличную наваристую похлебку и по ломтю хлеба. Фрицу этого было более чем достаточно.

И все же, несмотря на окружающую роскошь, интуиция, помогшая Фрицу выжить в лагере, напоминала об опасности, которой он подвергался. Рано или поздно офицер выяснит правду. Под конец дня Фриц нашел решение. После ужина, когда его товарищи увлеклись беседой, он потихоньку стащил у одного из них кусок мыла для бритья и съел. На следующее утро Фриц сильно разболелся: у него поднялась температура и открылся нещадный понос [460] Съешь он обычное мыло, оно вряд ли оказало бы должный эффект (хотя карболка, использовавшаяся в то время, могла). Мыло для бритья, однако, обычно содержит гидроксид калия, который очень токсичен и при употреблении внутрь вызывает острые кишечные симптомы. . Другие заключенные вызвали охранника, и Фрица увезли.

Его положили в военный госпиталь. Во время осмотра – не выявившего ничего тяжелого, просто расстройство желудка и жар, – он предпринял все возможное, чтобы скрыть свою освенцимскую татуировку. Его поместили в отдельный бокс и оставили под наблюдением.

Тут было еще лучше, чем в камере: накрахмаленные белоснежные простыни, медсестры, подающие лекарства и чай. Через некоторое время он смог сам есть, хотя понос еще оставался. Невысокая цена за отсрочку допроса. Доктор, осмотревший его на третий день, упомянул о том, что за дверями стоит вооруженная охрана, поэтому пациенту лучше и не думать о побеге.

Наконец лихорадка прошла и диарея тоже. Фрица тут же вернули в отдел безопасности. Терпение офицера, занимавшегося его делом, было на исходе.

– Этому пора положить конец, – сказал он. – Если вы не сознаетесь, я передам вас гестапо.

Очевидно, он ожидал, что эта страшная угроза развяжет арестованному язык, но Фриц ничего не отвечал. Скрипя зубами от злости, офицер приказал отвести его назад в камеру.

– Еще два дня, – пообещал он, – и я умываю руки!

Последовали еще два дня в условиях полнейшего комфорта, а потом Фрица снова отвели в кабинет для допросов.

– Я догадался, кто вы такой, – сказал офицер, немало встревожив Фрица. – Никакой вы не дезертир. Думаю, вы вражеский агент, скорее всего, британский. Вас выбросили с парашютом для проведения секретной операции.

Выпалив все это, офицер спокойно добавил:

– С вами будут обращаться как со шпионом.

Фриц испугался; это было хуже, чем если бы в нем опознали беглеца из концентрационного лагеря. Он яростно возражал против выдвинутого обвинения, но офицер ничего не хотел слушать. По его мнению, только вражеский агент повел бы себя так, как Фриц, постаравшись смешаться с немецкими солдатами. И только опытный шпион смог бы так долго держаться на допросах. Никакому дезертиру такое не под силу.

Несмотря на возражения, Фрица силой отвели назад в камеру. Больше она не казалась ему такой безопасной. Что делать, признаться? Нет, его вернут СС и казнят. Однако если его и дальше будут считать шпионом, исход окажется тем же. С другой стороны, даже если он признается, поверят ли ему теперь? Офицер уже утвердился в своем отношении к нему как австрийскому эмигранту и, похоже, был страшно доволен, что выявил британского шпиона, так что даже его татуировку с лагерным номером, скорее всего, сочтут частью маскировки.