Сюзанна Кейсен - Прерванная жизнь [litres]

Он не хотел меня отпускать. Мы были под впечатлением от фильма, а Кембридж тем вечером был так красив, он был наполнен жизнью и возможностями. Ночь мы провели вместе, в квартире какого-то его друга.

Он уехал обратно в Портленд учиться, а я вернулась к продаже чесночниц и формочек для выпекания булочек. Жизнь потекла дальше, и я в итоге о нем позабыла.

Зато он обо мне не забыл. Той весной он окончил университет, вернулся в Кембридж и разыскал меня в больнице. Он собрался на лето в Париж, но пообещал писать мне.

Я все это пропустила мимо ушей. Это в его мире было будущее, в моем мире его не было.

Вернулся он в непростой момент. Торри уехала, я переживала из-за костей, а еще я не знала, сколько времени потеряла в стоматологическом кресле. У меня не было желания с ним встречаться, и я сказала медсестре, что не хочу никого видеть.

– Никаких визитов, я слишком расстроена.

Но мы поговорили по телефону. Он собрался переехать в Мичиган. Я ничего против этого не имела.

В Мичигане ему не понравилось. Он продержался месяцев восемь, но потом вернулся и снова захотел встретиться со мной.

У меня дела шли получше, меня перевели на режим частичного доверия. Мы могли сходить в кино, приготовить обед у него в квартире, в семь вечера посмотреть новости, чтобы быть в курсе, сколько солдат погибло во Вьетнаме в тот день. В половине двенадцатого я вызывала такси и возвращалась в больницу.

Летом того же года на дне шахты лифта обнаружили тело его брата. Лето было жаркое, труп уже частично разложился. Его будущее закончилось одним жарким днем на дне шахты лифта.

Как-то в сентябре я вернулась в больницу раньше обычного, еще до одиннадцати. В палате были Джорджина и Лиза.

– Мне сегодня сделали предложение, – сообщила я.

– Что ты сказала? – спросила Джорджина.

– Мне сегодня сделали предложение, – повторила я.

Повторив эти слова, я сама удивилась.

– Я поняла! Что ты ему на это сказала?

– Я согласилась.

– Ты уверена, что хочешь за него выйти? – спросила Лиза.

– Да, – ответила я, хотя абсолютной уверенности у меня не было.

– А потом что?

– В смысле?

– Ну что будет потом, когда вы поженитесь?

– Не знаю, – ответила я. – Я об этом не думала.

– А ты подумай, – посоветовала мне Лиза.

Я попробовала. Закрыла глаза и представила, как мы сидим на кухне, что-то нарезаем и потом варим. Я вспомнила похороны нашего приятеля. Потом представила, как мы идем в кино.

– Ничего в голову не приходит, – сказала я. – Тишина. Ощущение свободного полета, будто я со скалы сорвалась. – Я рассмеялась. – Надо полагать, как только я выйду замуж, жизнь моя остановится.

Не остановилась. И тихой она тоже не была. Я в итоге от него ушла. Это было сознательное решение, я поступила как Гаранс, которая затерялась в толпе, чтобы ее не нашел Батист. Я чувствовала, что мне нужно побыть одной. Порог будущего мне хотелось переступить самостоятельно.

Как бы мы это ни называли – разумом, характером, душой – нам нравится верить, что мы – это не просто скопище нейронов, что мы обладаем чем-то, что делает нас живыми.

Только бóльшая часть того, что мы называем разумом, – это просто мозг. Любое воспоминание – это определенный набор клеточных изменений, происходящих в определенных местах внутри головы. Любое настроение – это смесь нейромедиаторов. Депрессию, например, можно объяснить избытком ацетилхолина и недостатком серотонина.

А разум-то где?

Путь от недостатка серотонина до мыслей о никчемности и бессмысленности окружающего мира довольно долгий; еще более долгая дорога ведет к созданию пьесы о человеке, охваченном подобными мыслями… Вот где раздолье для разума. Должен же кто-то заняться переводом всего этого бормотания нейронов.

Можно предположить, что это метафизический, бестелесный переводчик. Но так ли это? Разве это не набор бесчисленных процессов, происходящих в мозгу? Если бы всю эту сеть мельчайших одновременных действий, из которых состоит мысль, идентифицировать и разложить по полочкам, то можно «увидеть» разум.

Переводчик убежден, что это невозможно. «Я – твой разум, – говорит он. – Меня нельзя просто взять и разложить на дендриты и синапсы».

Он вечно выступает с громкими заявлениями и всегда все пытается объяснить. Например: «У тебя легкая депрессия из-за стресса на работе». (От него никогда не услышишь: «У тебя легкая депрессия из-за пониженного уровня серотонина».)

Но его переводам нельзя верить безоговорочно. Например, когда ты порезала палец, а он орет: «Ты умрешь!» Или когда он утверждает, что «съесть двадцать пять печенек на ужин – это отличная мысль». Возможно, конечно, но маловероятно.

Зачастую он и сам не знает, о чем говорит. Но кто (или что) в этом случае решает, что он заблуждается? Второй, более важный переводчик?

Если так, то стоит ли останавливаться на двух переводчиках? В этом-то и беда этой интерпретации. Она не имеет конца. Любому переводчику нужно перед кем-то отчитываться.

Но вместе с тем она передает суть нашего восприятия сознания. Бывают мысли и бывают размышления о мыслях, и это явно разные вещи, обусловленные совершенно разными процессами, происходящими в мозгу.

Дело в том, что мозг начинает разговаривать сам с собой и таким образом модифицирует собственное восприятие. Представьте себе, что первый переводчик – это иностранный корреспондент, который информирует вас о том, что происходит в мире. В данном случае мир – это все, что находится как снаружи, так и внутри тела, вплоть до уровня серотонина в мозгу. А второй переводчик ведет авторскую колонку, он – обозреватель. Оба в курсе того, о чем пишет другой. Одному нужно мнение, чтобы объяснить факты, а второму нужны факты, чтобы сформировать мнение. Оба влияют друг на друга. Они даже разговаривают друг с другом.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Боль в левой ноге, чуть повыше пятки.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Полагаю, это из-за тесной обуви.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Проверяю. Снял обувь. Все равно больно.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Визуальный осмотр провел?

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Именно этим сейчас и занимаюсь. Имеется покраснение.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Крови нет?

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Не-а.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Ну и забей.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Хорошо.

Через минуту приходит следующее сообщение.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Боль в левой ноге, чуть повыше пятки.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Да знаю уже.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Продолжает болеть. Теперь еще и волдырь вылез.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Ногу натерла, ничего страшного. Забей.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Хорошо.

Через две минуты.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Не тереби волдырь.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Если я его проколю, станет легче.