Сюзанна Кейсен - Прерванная жизнь [litres]

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Тебе так только кажется. Оставь его в покое.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Хорошо. Но больно же.

Такое ощущение, что психические заболевания вызваны проблемами в коммуникации между двумя переводчиками. Классический пример:

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: В углу комнаты сидит тигр.

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Нет, это комод, а не тигр.

ПЕРВЫЙ ПЕРЕВОДЧИК: Тигр! Тигр!

ВТОРОЙ ПЕРЕВОДЧИК: Не неси чепухи. Давай приглядимся.

В этот момент дендриты, нейроны, уровни серотонина и ацетилхолина, равно как и переводчики, сбиваются в стайку и спешат в угол комнаты.

Если ты не сумасшедший, то первый переводчик в итоге согласится с тем, что перед ним комод, как и утверждает второй переводчик. Но если ты сумасшедший, то первый переводчик будет настаивать, что в углу сидит именно тигр, и ты ему поверишь.

Беда в том, что первый переводчик и вправду видит тигра. Информация, которой обмениваются нейроны, каким-то образом искажается. То ли не те химические вещества вырабатываются, то ли импульсы уходят не туда. Судя по всему, такое случается довольно часто, но на помощь приходит второй переводчик и исправляет ситуацию.

Представьте себе два поезда, которые стоят на соседних путях на станции. В одном из них сидите вы. Как только другой поезд трогается с места в противоположном направлении, начинает казаться, будто это ваш поезд отходит от платформы: вы слышите металлический лязг колес и автосцепки, окна второго поезда начинают исчезать у вас за спиной. Пройдет какое-то время – иногда аж полминуты, – прежде чем второй переводчик заметит ошибку первого переводчика и исправит ее. Дело в том, что нам очень трудно спорить с ощущениями. Мы запрограммированы им верить.

Пример с поездом – это вовсе не то же самое, что и оптическая иллюзия, где действительно есть две реальности. Нельзя сказать, что если вы видите вазу, то вы заблуждаетесь, а если лицо, то правы. Оба ответа верны, мозг просто считывает два отличных друг от друга объекта и переключается между ними. Если постоянно переключаться между вазой и лицом, то может закружиться голова, но такого сильного эффекта, как в случае с поездами, не возникнет.

Но даже если ты понимаешь, что твой поезд никуда на самом деле не едет, временами ты еще на полминуты зависаешь между двумя сферами сознания: пониманием, что поезд стоит на станции, и ощущением, что он тронулся с места. Если начать между ними перескакивать, то можно ощутить своеобразное психическое головокружение. А еще ты таким образом подходишь к той грани, за которой начинается безумие, за которой ошибки восприятия уже не отличить от реальности.

Фрейд говорил, что психоанализ не может помочь психически больным людям, поскольку они не в состоянии отличить вымысел от реальности (см. пример с комодом и тигром), а именно на этом отличии весь метод и основан. Пациент должен упорядочить все утверждения первого переводчика, сколь бы неправдоподобно они ни звучали, и вместе со вторым переводчиком тщательно их проанализировать. Здесь вся надежда на то, что второму переводчику хватит ума и проницательности – либо он их разовьет в достаточной степени, – чтобы доказать нелепость и ложность утверждений первого переводчика, которыми тот разбрасывался годами.

Теперь должно быть понятно, почему сомнения безумца в том, что он безумен, – это хороший знак. Это значит, что второй переводчик пытается заявить о себе. «Что происходит? – задумывается он. – Он уверяет, что это тигр, но я сомневаюсь. Может, со мной что-то не так?» Этих сомнений достаточно, чтобы дать реальности почувствовать хоть какую-то почву под ногами.

Нет сомнений – нет и анализа. Если кто-то приходит к психоаналитику, чтобы поговорить о тиграх в углу комнаты, то на разговор рассчитывать не стоит, разве что на дозу торазина.

Но что происходит с врачом в тот момент, когда он решает прописать торазин? Как меняется его понимание психического заболевания? Еще утром он был готов вписать любое такое заболевание в рамки системы, состоящей из Эго, Суперэго и Оно. И пусть контуры заболевания очерчены неровными, а местами и вовсе прерывающимися линиями, оно все равно умещалось в рамки этой системы. Врач пытался лечить то, что он сам называет «разумом» или же «психикой». А тут он вдруг решил полечить мозг. Но мозг устроен совсем иначе, чем психика, а даже если это не так, сама природа проблем мозга другая. Они всегда сводятся к химическим элементам и электрическим импульсам.

«Все дело в наличии способности к тестированию реальности, – объясняет врач. – Этот мозг не в состоянии идентифицировать реальность, и я не могу его проанализировать. У других мозгов (разумов) такой проблемы нет».

Но что-то тут не сходится. Один и тот же предмет не может быть яблоком, если ты хочешь его съесть, и одуванчиком, если ты его есть не собираешься. Природа вещей не зависит от твоих намерений. И насколько вообще уместно строгое разделение на те мозги, которые распознают реальность, и те, которые реальность не распознают? На самом ли деле мозг, не распознающий действительность, отличается от распознающего столь же сильно, как, скажем, нога от мозга? На мой взгляд, это маловероятно. Распознавание общепринятой реальности – это всего лишь одна из миллиардов функций, которые выполняет мозг.

Если бы биохимики смогли наглядно продемонстрировать, как устроены неврозы (фобии, сложности с получением радости от жизни), если бы они смогли точно указать, из каких химических элементов, импульсов и сигналов они состоят, то как бы повели себя психоаналитики? Сдали бы эго вместе с суперэго в ломбард и ушли из профессии?

На самом деле, отчасти это уже произошло. Такие заболевания, как депрессия, маниакально-депрессивный психоз и шизофрения, всегда с трудом поддавались лечению, а теперь их лечат исключительно с помощью медикаментов. «Съешь две таблетки лития и не звони мне завтра, говорить нам не о чем». Теперь это норма.

Но пригодилась бы хоть малейшая попытка сотрудничества, вроде того, что мы наблюдаем в самом мозгу.

Почти сотню лет психоаналитики писали статьи о том, как устроена жизнь там, где они никогда не бывали, в стране типа Китая, куда путь им был заказан. Но потом эта страна внезапно открыла границы, и ее наводнили иностранные журналисты; теперь нейробиологи каждую неделю публикуют с десяток статей, наполненных новой информацией. Но друг друга эти две группы, похоже, не читают.

Все дело в том, что психоаналитики пишут о стране под названием Разум, а нейробиологи рассказывают о событиях, происходящих в стране под названием Мозг.