Юрий Пупынин - Побег

— Слушай, по-моему, это грех! Не ожидал этого от тебя, женщины очень правильной. Господь дал тебе жизнь, он и заберет ее, когда сочтет нужным.

Вспоминал он и об исторических воинах, надевавших перед сражениями чистые рубахи, как на праздник. Но это было давно.

Отец и мать не особенно боялись старухи с косой, честно падали в инфарктах и увозились «Скорой помощью». После одного такого увоза отец не вернулся.

Но Олег и Ольга смерти побаивались. Ольга в России вообще после девяти не выходила на улицу, опасаясь бандитизма. У Олега причина была своя. Однажды его, задумавшегося, буквально выдернул из-под колес автомобиля прохожий. Назвав шофера сволочью, а Олега кретином, спаситель тотчас исчез в толпе, оставшись безымянным. С тех пор в уголке души появился и зажил страшок, что все может вот так, в момент, и кончиться. Правда, боялся Олег не столько того, что умрет, сколько того, что ничего не успеет. Чего же он не успеет? Это оставалось неизвестным абсолютно. Не успеет чего-то эдакого, скорее сердечного, чем умственного.

Вообще с недавних пор в России все всего забоялись. Безработицы, бедности, болезней, а также друг друга.

Туристы в страну, где в городах иногда постреливают, стали ездить поменьше, но студент всегда был человеком отважным. Для поездки насобиралась группа в шесть человек. Был один студент-физик, был аспирант с богословского факультета. Записались и Котолин с Дьердем.

Внезапно Олегу сделалось катастрофически скучно. Это был приступ знакомой российской болезни, которая не излечивается, а переживается.

После занятий он зашел в кафе. Было еще светло, но на столиках горели свечи, приманивая таинственным пламенем прохожих, как мотыльков. Олег сел у окна и со всею прямотою пустился в горькие размышления.

Ситуация складывалась непростая. Здесь приятно. Автор пишет легко, как птичка щебечет. Но не слишком ли он поверхностен? Да он, пожалуй, обыкновенный гедонист! Изображает срез розовой касслерской ветчины в белоснежном обрамлении, словно закат с облаками. Прямо-таки восторженно пропитывает улочки города пронзительным ароматом кофе. А с какой любовью он расписывал букеты разноцветных женских трусиков и лифчиков в супермаркете, откуда Олег еле выбрался, натыкаясь за каждой дверью на все новые и новые отделы шуршащего богатства!

Некоторые претензии на духовность обнаруживаются в изображении Кати. С этим нельзя спорить. Но этого слишком мало на фоне всего остального. И потом, что за тайную игру он ведет с персонажами? Если уж он оставляет пустую строчку, то почему не дает Олегу резануть то, что тот думает? Нежизненно это, не говоря уже о том, что ущемляет персонажей в правах.

Нет, должно быть, настала пора эту книгу закрывать. Дел невпроворот. Он с сожалением посмотрел на чашечку с оставшейся капелькой эспрессо, на несколько изящных печеньиц в тарелке рядом и прикрыл глаза, мысленно прощаясь с уже полюбившимся теплом неизвестной страны.

Представил себе, как через миг сделает усилие и захлопнет книгу, оказавшись на родном диване с огромными желтыми цветами на неправдоподобном коричневом фоне. Будет просматривать конспекты завтрашних уроков, дожидаясь Марину, которая в последнее время стала задерживаться на работе. Вглядится в резко подчеркнутый темными домами огненный закат.

Кстати, а кто автор этого мягкого и расслабляющего произведения, заслонившего суровые жизненные реалии? Название он помнил, оно было странно-интимным, то ли сентиментальным, то ли даже нагловатым: «Повесть о тебе». Даже усмешку вызвало. Но автор? И тут он вспомнил: в книге поразило именно то, что имени автора он не обнаружил. Ни на обложке, ни на корешке. И даже на последней странице, где, напечатанный мелким шрифтом, тот должен был бы наконец появиться, автор отсутствовал начисто. Олег на это и купился, приобретя «Повесть» как курьез, написанный (или не написанный) никем.

Все еще сидя в своем воображении дома на коричневом диване, он продолжал так же сидеть в борунском кафе с закрытыми глазами, размышляя о том, где же открыть их, свои глаза: в России или в Борунии. Наступали сумерки, он это чувствовал кожей. И тут он понял, что должен дать автору шанс. Может, тот все-таки сумеет зачерпнуть в реальности что-нибудь более достойное, чем хорошие напитки, спокойствие и комфорт. Кроме того, сюжет скоро и так приведет Олега на родину. Посмотрим, что из этого получится! Захлопнуть всегда успеем.

Он открыл глаза, окунаясь все в ту же борунскую жизнь. Забавно: а если бы ему пришло в голову остаться здесь навсегда? Вообще-то, конечно, ни за что, но чисто теоретически? Впрочем, теоретически тоже невозможно! Как автор сведет тогда концы с концами? Перепишет его прошлое, как он уже начал делать, вычеркнув Марину, словно ее и не было? Да я не соглашусь! Пусть берет кого-нибудь другого, более покладистого или по-настоящему неженатого. И Марину не забуду никогда, хотя никому не скажу о ней ни слова. Да у меня и паспорта нет ни российского, ни борунского, кстати! Живу, можно сказать, на нелегальном положении!

Главное, что вынес Олег из этого приступа тоски, было сильное желание почаще схватываться с автором и проводить свою точку зрения. Он шел по вечерней улице и обдумывал, какими путями здесь можно было бы добиться успеха. А возможности были! Во-первых, то, что автор иногда деликатничает, разрешает Олегу самому сочинить реплику. Правда, не всегда он потом соглашается, но надо не теряться, а в случае отказа предлагать новый вариант, не менее полезный для Олега. Короче говоря, следует детально спланировать линию поведения вплоть до четких алгоритмов на разные случаи жизни. Тут можно такого достичь — лишь бы фантазии хватило! Скажем, на тот же вопрос: «А кем вы собираетесь работать, Олег?» — можно было бы ответить совсем иначе: «Выучу язык и буду менеджером». Глядишь, и был бы сейчас директором какой-либо бойкой фирмочки! И по-борунски бы журчал.

Впрочем, Олегу не очень нравилась профессия менеджера. Просто сейчас все в нее как-то очень массово побежали, ну и он тоже подумывал, стараясь не отстать от современников.

Вторая возможность давно уже приходила ему в голову, но как-то мечтательно, а не серьезно. В повести иногда встречались куски, обнимающие довольно большой промежуток времени, но подробно его не описывающие. Например, такой: «Он пришел домой, выпил невкусного чаю в бумажных пакетиках, за который наговорил Ольге неприятных слов, так что она, словно дома, онемела минут на пятнадцать. Наутро проснулся поздно и лежал в кровати до одиннадцати часов».

Вот, пожалуйста! А как прошел вечер, да и, с позволения сказать, целая ночь? Можно было бы в варьете сходить или посидеть с Котолин в ресторане. Тут целый фейерверк возможностей! Нужно попытаться использовать эти промежутки, они законное его время, которое не пожелал никак осветить автор. Олег мысленно назвал их «зазоры свободы» и даже засмеялся вслух, потому что ему понравилось. Он уже стоял на автобусной остановке, но невозмутимых борунцев его смех ничуть не удивил.