Юрий Пупынин - Побег

Он крикнул:

— Входите, ребята!

В кабинет вошли два омоновца в защитной черной форме с серыми пятнами.

— Взять его! — Он указал на сочинителя.

Старик высокомерно захохотал и схватил со стола салфетку, которой недавно обмахивал Олега. Он встряхнул ее, и салфетка опять оборотилась совой. Сова, злобно пища, понеслась на господина представителя тайной литературной полиции. Тот, однако, подставил ей вытянутую руку, на которую она и налетела. Опозорившись, сова снова превратилась в салфетку и беззвучно скользнула на пол.

Тогда старик, став серьезнее, выкатил откуда-то из-за пазухи золотой шар размером с грейпфрут. От него исходило тихое сияние, заметив которое, омоновцы замерли там, где стояли. Сочинитель не спеша размахнулся и метнул фантастическим шаром в представителя.

«Энергетический шар, наверно! — пронеслось в голове у Олега, который был наслышан у себя в Зауральске о восточных единоборствах с философским уклоном. — Или шаровая молния, чего доброго!»

Шар прочертил в воздухе золотую линию и долетел-таки до головы черного господина. Отмахнуться тот не успел. Но шар не испепелил его, как, наверно, должен был сделать, а, едва коснувшись, рассыпался искрами бесследно и безопасно, как бенгальский огонь.

— Благодарю вас, — усмехнулся господин. — Но все это только фокусы.

Омоновцы принялись неторопливо прикручивать старика к стулу.

— Произвол! — кричал тот. — Издевательство! В моем собственном романе! Да какое вы имеете право?

— Вы допустили одну ошибку, господин автор. Сказать, какую?

Взяв верх, господин тайный инспектор начал откровенно издеваться.

— Согласившись повидаться с Олегом Михайловичем, вы поставили себя на одну доску с персонажами. Тем самым вы подвергли себя всем опасностям, которым подвергаются персонажи. В том числе и возможной встрече с правоохранительными органами. При этом вы нисколько не позаботились об элементарных вещах, которые должны иметься у каждого персонажа: у вас наверняка нет удостоверения личности, нет и квартиры — я имею в виду квартиры в этом придуманном Петербурге (уж не знаю, как там в настоящем). Поэтому мы вполне можем задержать вас как человека без постоянного места жительства. А заодно допросить по интересующим нас вопросам.

Он продолжил более жестко.

— Воображать Геннадия, говорите, надоело? А жить вам не надоело? Между прочим, это ваш последний шанс. Откажетесь воображать — и не надо! Другие найдутся!

— Воображать... вы, что ли, будете? — хрипел опутываемый старик.

Олег был потрясен бурным диалогом.

— Но почему бы вам не простить Геннадия? Он человек ведь, в сущности, неплохой! Добрый! — высунулся он. — И самое главное: если вы всем героям дали свободу, то почему же отбирать ее у Геннадия? Несправедливо!

Господин в черном благосклонно кивал.

— Как же вы не понимаете? — автор, стиснутый веревками, уже почти шептал, и Олег подошел поближе. — Я его воображу... Он допишет свой роман...

Олег ждал. Звуки становились все тише. Ему удалось разобрать только следующее:

— А вдруг эта ахинея сбудется? Не хочу больше экспериментов...

Омоновец потуже стянул автору руки за спинкой стула, и тот застонал.

— Прекратите мучить человека! — закричал Олег. — Прекратите мучить человека!

Господин в черном приказал омоновцам, ткнув пальцем в Олега:

— Чтобы духу его здесь не было!

Омоновцы, закончившие прикручивать автора, отвели Олега, больно взяв его с двух сторон за локти, к выходу из ресторана. А потом бесшумно побежали назад, к кабинету номер пять.

На следующий день Олег поехал провожать Сашу, который собрался наконец в свой Нижний Новгород.

Саша был в некоторой растерянности. Он полагал, что должен остаться, чтобы помочь Олегу в поисках Геннадия, но чувствовал некоторую слабость. Он объяснял ее тем, что давно не испытывал вдохновения. Поэт увозил с собою множество сильных и прекрасных впечатлений, но его пугливая муза на просторах великого города так ему и не явилась.

В аэропорту Пулково-1 к их такси подошла статная женщина в огромной шляпе. Она наступательно улыбнулась, и Олег узнал Марию. Она бросилась обнимать Олега. Саша топтался вокруг и смущенно бормотал, что Мария ни в коем случае не велела ему говорить о том, что она борунская журналистка.

Мария была в группе веселых москвичей, знавших толк в рислинге, жизни и литературе. Саша ее заинтересовал талантом ярким и бессмысленным. Мария тут же напросилась к нему в гости в Нижний Новгород.

Олег, с одной стороны, посчитал, что это было бы неплохо, но с другой — бурное сердце этой женщины показалось ему сомнительным приобретением для несчастного поэта. Он растерянно посмотрел на Марию, и та попросила его отойти в сторонку.

— Хватит, Олег, хватит! У вас на лице все написано. Да, я люблю мужчин! Но я люблю их всесторонне: их тиранию и их мечтательность, их дух и их тело, их юмор и их комизм! Вы не знаете меня, — что же подозревать во мне грубую искательницу приключений? Это лишь маска для моей не слишком совершенной оболочки. Саша нуждается в уходе, у меня есть два-три месяца, и я проведу их с ним.

— Не слышно ли что-нибудь про Ольгу? — на всякий случай спросил Олег.

— Следы Массимо и Ольги обнаружились в Сиднее, но потом они затерялись в Восточной Европе: Румыния, Венгрия, Польша. Их ищут, но все более вяло.

Олег обнял Сашу и Марию, и они улетели.

Вернувшись на экспрессе в центр, Олег прогулялся по Невскому. Все было как-то не так. Петербург выглядел потускневшим и постаревшим. Казанский собор, раскрытые объятия которого всегда казались теплыми и дружескими, смотрел сегодня холодно и равнодушно. Фонтан перед ним не работал, и Олегу показалось, что на каменном дне в беззвучном танце заламывает руки прозрачная девочка-тоска.

Олег попытался стряхнуть уныние и пошел к метро «Гостиный Двор», решив спуститься через вход на канале Грибоедова. Проход к поездам там довольно длинный. Зато в нем часто можно встретить какую-нибудь пожилую даму, играющую на скрипке, или юного флейтиста, выдающего что-нибудь из Моцарта. Музыканты зарабатывают себе на пропитание или другие нужды.

Этот проход акустически даже неплох; кроме того, он загодя посылает звуки в двух направлениях: к эскалаторной трубе и к поездам Невско-Василеостровской линии, давая время то одному, то другому сентиментальному пассажиру нащупать в кармане мелочь.

На этот раз снизу слышалось только слабое треньканье с какими-то подвываниями, причем сам тренькавший инструмент был непонятен. Спустившись и подойдя поближе, Олег увидел какого-то сердитого старика. Тот бил деревянным молоточком по клавишам детского ксилофона, точнее, металлофона. Металлических пластин было всего двенадцать, и исполнить что-то вразумительное на них было невозможно. Да старик и не пытался.