София Синицкая - Cистема полковника Смолова и майора Перова

Анна Гермогеновна не могла отоваривать карточки — не было терпения стоять на морозе в очередях. За неё это ловко делала Гуля: какие-то женщины ей помогали, занимали места, дежурили. Раз в неделю дворничиха приносила Цветковым хлеб. Очень хотелось мяса. Крупов иногда появлялся с салом, обиженный, злой. Совал кусочек сала Марусе и уходил.

Аня варила суп: один почтарь в неделю на ведро воды. Увидев Аню, голуби принимались довольно курлыкать, выпячивать грудки. Из перьев дети делали дикарские уборы, играли в индейцев-выживателей, Виталик называл себя Великий жрец, тётю Аню — Великая мать. Мальчик собирал все голубиные косточки, складывал их в идеальном орнитологическом порядке, дети любовались скелетом, потом разгрызали и разжёвывали хрящики и кости.

Поленница таяла на глазах, Анна Гермогеновна не выпускала детей на улицу, сама ходила искать дрова, приносила мокрые пальто, сушила их, распарывала и совала в печку вместе с галошей на растопку. Тяга была отличная, резиной совершенно не воняло. Выкопала крест Гермогена Ивановича, притащила домой, испугав на лестнице суровую коммунистку, распилила, сожгла.

Вера Сергеевна давно ничего не ела кроме кипятка. Из дворницкой и от Цветковых тонкими струйками тёк на лестницу мучительный запах тёплой еды. Вера Сергеевна остервенело била ломом по чистым уже ступенькам, выражая протест фашизму, мещанству и всему человечеству.

Она вдруг возненавидела Аню Цветкову. Однажды утром ворвалась в квартиру и, пугая детей, стала ругать маму за мародерство, грозить расстрелом. Выглядела она ужасно — серая, тощая, с трясущейся головой.

Оказалось, что Анна Гермогеновна мародёрствует в морге под открытым небом на улице Репина, ворует у мертвецов пальто и галоши. Хорошо ещё, что Вера Сергеевна не знала, что творится на чердаке, где мама расхищала социалистическую собственность, цинично распиливая деревянные перекрытия. Явилась наводить порядок заступница-Машенька, но коммунистка так страшно застучала ломом, что змея решила сдаться без боя: схоронилась под буфет, там, почувствовав расстройство, малодушно наложила кучу с крысиной шкуркой.

Вера Сергеевна не хотела уходить от Цветковых, казалось, она не понимала, что находится не у себя, сидела на полу в коридоре и глухо ругалась. Пришёл Крупов, коммунистка стала отчаянно кричать, что надо прорывать блокаду, потому что люди умирают без хлеба. Инженер тоже стал кричать — довольно страшные вещи. Склонившись над Верой Сергеевной, он отвечал, что нет никакой блокады, что завод получил двести тонн комплектующих деталей, отправил на фронт миллион снарядов и совершенно непонятно, почему Вера Сергеевна не получает достаточно хлеба. «Нет блокады! Нет блокады!» — дышал на женщину луком ведущий инженер. Вера Сергеевна словно окаменела, потом вскочила и сказала, что считает своим долгом донести на Крупова, что его будут судить за клевету на партию и пораженческую агитацию по всей строгости военного времени. «Валяй! Лом забыла!» — крикнул в спину коммунистке изобретатель-клеветник.

Крупов не появлялся неделю, испуганная Аня пошла к нему на четвёртую линию, соседи сказали, что он ночует на заводе. «Неужели арестовали?» Морозным сверкающим утром Аня увидела, как во двор въехал автомобиль, вышли люди в военной форме. Аня приоткрыла окно, послышался требовательно-хлопотливый голос коммунистки. «Неужели за мной?» Аня растолкала спящих детей, нацепила на них верхнюю одежду и, не теряя времени, выпихнула на скользкую крышу каретника (хорошо, что никто не свалился!). Спрятались в пустой голубятне. Через окошечко видели, как военные сели в автомобиль и уехали. Дома всё было в порядке, дверь никто не ломал, шесть оставшихся почтарей уютно курлыкали, Машенька растянулась на диване. Ложная тревога.

Всю ночь коммунистка колотила ломом по лестнице, невозможно было заснуть. Выходить к ней боялись — как бы не пришибла; было очевидно, что Вера Сергеевна не в себе...

Ане казалось, что дети не страдают от голода — они либо спали, либо играли в зоологическое лото, еду не клянчили, только спрашивали: что у нас на ужин, что на обед? А вот ей очень хотелось есть, в голове со звоном кружилась карусель с фантастическими зверями. Она начинала пить голубиный бульон и не могла остановиться, потом приходилось доливать воду, так что суп только пах мясом, но дети были довольны, Маруся любила голубиное сердечко, Виталик — печёнку, Марта — желудок.

Дети увлеклись Гаргантюа и Пантагрюэлем — у Цветковых была большая книга с рисунками Доре. Они решили прочитать её вслух, каждому — страница, по очереди. Некоторые главы перечитывали по несколько раз — так было весело и здорово! «Жирных быков зарезали 367014 штук, с целью засолить их во вторник на первой неделе поста и иметь весной достаточный запас мяса по сезону, чтобы в начале обеда, приложившись к солёненькому, получше выпить». Дети спрашивали маму, какого размера говяжьи потроха, она обещала, когда кончится война, пойти на Андреевский рынок и купить килограмм потрохов, поджарить их с луком и чесноком и потушить в томатном соусе. Марта заплакала — ей не хотелось, чтобы портили потроха томатом.

Работы по плетению маскировки больше не было, риса тоже. У Маруси появилась странная привычка — надев шубу, она шла в холодную комнату, открывала шкаф и часами напролёт перебирала чулки, трусы, платья. Её было не оторвать от этого занятия. «Кажется, нервный тик». Надо было придумать развлечение для Маруси, мама повела детей к хранителю Абезгаузу на экскурсию.

Хранитель был в подвальном общежитии, лежал в задумчивости на топчане рядом с круглым столом. На полу валялись книги и разбитая чашка — полчаса назад Абезгауз вместо одеяла потянул на себя скатерть, что повлекло некоторые разрушения. Хранителю было страшно лень вставать с пригретого топчана и наводить порядок. Увидев гостей, он обрадовался, взбодрился, засуетился, ведя рукой по стенке, припадая на свою покалеченную ногу, пошёл показывать юным искусствоведам музейные потайные ходы и «сокровища». Почти каждый день дети ходили на занятия к Абезгаузу. Аня посылала ему в баночке французский луковый суп, заправленный кокосовым маслом и сухариком. Иногда там был сюрприз — голубиная лапка.

Крупова действительно арестовали. По словам соседей, в его квартире был обыск. Сложенная Наримановичем поленница превратилась в одну хапочку, сала никто не приносил, осталось три почтаря и несколько луковиц, ростки гороха бодро тянулись навстречу мартовскому солнцу, голубиный корм почти закончился. У Цветковых была сыта одна Машенька.

Вера Сергеевна затихла, на лестнице больше не шумела. Однажды Аня, поливая ростки на подоконнике, заметила, что суровая коммунистка стоит у стены противоположного дома, запрокинув голову, смотрит на окна Цветковых и машет руками, делает какие-то знаки, наверно, хочет сообщить что-нибудь неприятное. Прошёл час, но Вера Сергеевна не уходила, не меняла своего странного положения. Оказалось, несколько дней назад она умерла и застыла на ледяном полу с размётанными руками. Утром Нариманович отодрал её от пола, вытащил во двор и приставил к стенке. Вернувшись с толкучки, Гуля помогла мужу на носилках отнести коммунистку на улицу Репина.