Павел Селуков - Добыть Тарковского

Они зашли в «Яхонт». Алексей купил бутылку «Перми Великой». У него кружилась голова. Его подташнивало. Протестантские догмы рассыпались внутри как карточный домик. «Это или подвиг, или глупость», — думал он, оплачивая водку. О чем думал Олег, я не знаю. Мне кажется, про Олега никто ничего не знает наверняка. Кастанеды, наверное, перечитал.

Напротив «Яхонта» есть веранда. Туда они и пошли. Перемахнули через забор. Расставили стаканчики, водку и сок на лавке. Олег насыпал на два пальца. Понюхал. Налил сок. Алексей нерешительно взял стакан. Внутренне он продолжал молиться. Молитва взмывала вверх и упиралась в серое небо, напоминавшее бетонный потолок. Алексей ждал реплики Бога. Олег протянул стакан. Чокнулись. «Смешное слово — “чокнулись”, — подумал Алексей. — Действительно ведь чокнулись. По крайней мере я. С другой стороны — не обратил ли Бог мудрость века сего в безумие, чтобы явить славу свою через немощных и убогих? Скоро я все пойму». Алексей поднес стакан к губам. Олег наблюдал за ним очень внимательно. Когда губы коснулись пластика, Олег ударил. Левый кулак пробил печень. Алексей согнулся пополам и выронил водку. Стаканчик покатился по доскам. Свой стакан Олег держал в правой руке и даже не расплескал. Алексей упал на колени и прохрипел:

— За что?

— За хуёвую теологию. Возраст свой духовный надо правильно понимать. Не готов ты еще для всех сделаться всем, чтобы спасать некоторых. Ладно хоть сам на ногах стоишь, дурачок. Ну вот как ты мог предположить, что меня можно спасти примитивным богословием пятидесятников? Ты читал Бёме? Знаком с толкованиями Спинозы на Ветхий Завет? Нихуя ты не читал. Бегаешь с неофитским шомполом в жопе, людей смущаешь. Ты знаешь, что к вере нужен талант, как к живописи? А почему много званых и мало избранных, знаешь? «Кто жаждет, иди ко мне и пей». А я не жажду. Я Марию до сих пор жажду. Это патология. Так не бывает на свете.

Олег махнул рукой и налил себе полстакана. Алексей поднялся и сел на лавку. Пошел снег. Первый снег этой зимы. Алексей не знал, что сказать. Печень потихоньку отпускало. В висках стучало: «Он не дал мне упасть, он не дал мне упасть». Алексей переживал благодарность и ужас. Благодарность понятно почему, а ужас оттого, что он впервые столкнулся с человеком, который все знает, но которого невозможно спасти. Он просто выбрал ад. Это было страшным откровением. Оказывается, можно не заблуждаться, можно просто выбрать ад, и Бог не станет влиять на твой выбор. Но как такое возможно? Что это за свобода такая? Всем все позволено, что ли? Чушь. Не может такого быть. Алексей находился в прострации. Он силился собрать карточный домик обратно, но у него не получалось.

— Послушай, Лёха... Я бы поехал в ребцентр, но я там был. Это трата времени тратой сил. Только деньги на билеты переводить.

К веранде подъехал джип «Сузуки». За рулем сидела участковая Наталья. Она посигналила и махнула Олегу рукой. Олег убрал бутылку во внутренний карман, попрощался с Алексеем и ушел к ней. Через минуту они уехали. Внезапно с Алексеем заговорил Бог. «Ты повстречался с дьяволом, сын мой», — сказал он. Картина мира подернулась ясностью. Карточный домик сложился. Никто не выбирает ад. Никто и никогда. Кроме дьявола. Алексей хлопнул себя по лбу. «Господи, это так очевидно! Как я сразу этого не понял!» Не убий, не убий... Но это ведь про человека сказано. А Олег — не человек. Если он не хочет спасения, значит надо спасти других от него. Исчез ветер, исчезла веранда, исчезло серое небо. Алексей погрузился в составление хитроумного плана. В этом плане он был Давидом, а Олег — Голиафом. Через час Алексей светло улыбнулся и ушел домой. «Когда пойду долиной смертной тени, я не убоюсь зла, ибо мой Бог со мной!»

Однажды Витька Смерть, Коля Яйцо и Надька Манда стырили из аптеки ящик асептолина. Была зима. Солнце висело в телогрейке туч. Почиканные тополя добавляли пейзажу безысходности. Провизор, или как там ее, прощелкала клювом, когда товар принимала, вот троица и подсуетилась. Витька Смерть выбежал из аптеки, как девственница из мужского отделения бани. Он был прекрасен. Его куртафан развевался на ветру, как плащ Супермена, если б Супермен бухал. За Витькой бежала Надька. Это только клеветники и завистники называют ее Надькой Мандой, сама она называет себя Надин. Имя это она произносит с французским прононсом. За Надькой бежал Коля Яйцо. У него было только одно яйцо, о чем он доверительно сообщал собеседникам после третьей рюмки. Ладно. Раз уж я начал о погонялах... Витьку прозвали Смертью за присказку. Когда он переживал конские эмоции, то всегда добавлял: «Это — смерть!» Красивая баба, дорогая тачка, огромный фингал, шумный ребенок, безбрежная лужа, холодная водка — все это было смертью. Надьку прозвали мандой, потому что она всех называла мандавошками. Вне зависимости от пола и социального положения.

Завернув за угол пятиэтажки, троица припустила к дому Людки Моресты, где по сей день обретаются пролетарские алкаши. Мореста — это малопривлекательный человек. Так, на всякий случай. Бегство по району с ящиком асептолина сродни бегству по улице Дедвуда с самородком в руке. Особенно утром, когда синеботы выходят на промысел. Возле садика троица пробежала мимо Лёхи-Валеры. Лёху-Валеру зовут Лёхой-Валерой, потому что с одной стороны он Лёха, а с другой — самый настоящий Валера. Естественно, он припустил следом. Такого количества асептолина в живой природе Лёха-Валера никогда не встречал. У клуба троицу заприметила целая компания алчущих мужчин. На лавке нервно курили: Саня Керосин, Дюша Банзай, Сёма Цыган, Миша Стамеска и Коля Рубероид. Все они одновременно уставились и проследили при помощи шей за бегством троицы. Саня Керосин и Сёма Цыган были знамениты тем, что однажды стырили с балкона пятого этажа пятидесятилитровую канистру браги. Их эпический подвиг навсегда вошел в анналы пролетарской истории.

Дюша Банзай стырил белье с веревок. Люди вывесили белье на просушку, а Дюша захотел произвести утруску. Он мечтал продать его в секонд-хенд, а деньги обменять на водку. В разгар кражи на него заорали из окна и стали стрелять пульками в жопу. Дюша побежал, но запутался в веревках шеей и почти самоудавился, но сумел спастись. Миша Стамеска в юности был плотником, то есть ходил в кружок резьбы по дереву. Как-то он вырезал икону и отнес ее попу. Поп сказал, что икона плохая, а Миша — олень. Миша обиделся. Залез ночью в храм и нарисовал хуй на самой большой иконе. Утром к нему пришли бандиты и избили до косоглазия. Коля Рубероид — малопримечательный человек. Он просто украл «Газель» рубероида с завода, продал, пропил и отсидел треху на 38-й. Как вы понимаете, все они тоже побежали за троицей.