Александр Каневский - …а бес в ребро!

– Ты забыла, что у меня отдельный вход, отдельная дверь и отдельный ключ, – ответил он. – Пойду проверю, кто там.

Но он не успел встать – в гостиную вошел Марк. От неожиданности все замерли. А он спокойно произнес:

– Добрый вечер! – Сел на свободный стул, стоящий у стола, и спросил:

– Что у нас сегодня на ужин?

– То, что ты любишь: голубцы, – сообщила уже пришедшая в себя Тамара.

– Давай, две порции: я сегодня не успел пообедать.

– Ты был в зоопарке? – спросила Идочка.

– Нет. Не люблю ходить один – пойдем вместе.

– Ура-а-а!.. – Идочка захлопала в ладоши. – Когда?

– Завтра же… – Он отрезал полголубца, разжевал, проглотил. – Вкусно. Кто это готовил?

– Бабушка, – сообщила Идочка.

– Да, готовить твоя бабушка умеет!

Наступила пауза. Все продолжали кушать. Через пару минут Роза положила вилку и спросила:

– Когда ждать твоего следующего ухода из семьи?

Марк несколько секунд помолчал и ответил:

– Его не будет. Я понял, что не могу жить без вас. Поэтому и вернулся. – Снова помолчал и добавил: – Навсегда.

Роза поднялась и быстро пошла к дверям.

– Что с тобой, мама? – встревоженно спросила Тамара.

– Мне надо покурить.

– Я с тобой.

Она встала и поспешила за Розой.

– Мама, а мороженое? – спросила Идочка. – Ты же обещала. И дедушка его любит.

– Оно в холодильнике. Пойдем, я тебе его дам.

– Деда, я и тебе принесу, – пообещала Идочка и побежала за мамой.

Оставшиеся за столом Марк и Ярон молча ели. Потом Ярон произнес:

– Я понял, папа, я никогда не женюсь.

– Почему?

– Я никогда не смогу, как ты, так быстро менять решения и так правдоподобно притворяться.

Слышен поворот ключа, открылась входная дверь, зашел Арнольд. Снял шляпу, повесил ее на вешалку и вошел в гостиную.

Раздался телефонный звонок. Арнольд вытащил мобильник, поднес его к уху:

– Я слушаю… Лешик, родной!.. Я тебе уже раз пять звонил, хотел сказать большущее спасибо и в пояс поклониться… Конечно, поверила: бланк-то настоящий!.. Я ей дал его прочитать… Очень расчувствовалась, поверила и дала моему сопернику отказ… Нет, новый диагноз не понадобится – они уже побили горшки. Надеюсь, навсегда… Еще раз спасибо! Я твой должник, поэтому твою рекламу буду давать теперь на всю страницу… Естественно, бесплатно…

Из соседней комнаты вышла Светлана. Остановилась в дверном проеме, слушая. Арнольд, увидев ее, в легком шоке, сбиваясь, продолжил разговор:

– Да, да… Хорошо, хорошо, доктор… Приду к вам на прием… Да, да, после анализов… Я вам перезвоню. – Выключил телефон и обратился к Светлане: – Ты дома?

– Как видишь.

– Почему так рано?.. Еще час до конца твоей работы.

– Волновалась, как себя чувствует мой умирающий муж.

– Солнышко, я тебе всё объясню.

– Всё и так ясно: твой друг – суперврач, он тебя за эти три дня исцелил от рака. Ему полагается Нобелевская премия. А тебе, лжецу и подонку…

– Да, да, всё это правда, – перебил он ее, – я повел себя подло, но я не мог потерять тебя, не мог!.. Я знал о твоем намерении уйти, у меня не было другого выхода. Признание в любви, ссылки на прожитую жизнь, на общую дочь, внука – всё это бы мне не помогло, твое решение было непоколебимо. Оставалась последняя надежда – на твое благородство, и она оправдалась: зная тебя, я не сомневался, что ты легко уйдешь от процветающего, но никогда не бросишь умирающего. И я не ошибся. И я не раскаиваюсь. И я счастлив, что ты не ушла к другому.

– И ты думаешь, что я смогу тебе это простить?

– Нет! Я знаю, что ты меня презираешь и, может, даже ненавидишь, но я смогу видеть тебя, хотя бы издали, хотя бы не каждый день… И буду знать, что ты где-то рядом… Нет, я не стану тебе мозолить глаза – я перееду жить в свой офис… Не откладывая, сегодня же, сейчас… Вот только возьму самое необходимое.

Он принес дорожную сумку и стал поспешно запихивать в нее одежду из шкафа, приговаривая:

– …Брюки, пару рубашек, трусы, безрукавку…

– И любимое сало не забудь, – подсказала Светлана.

– Спасибо, что напомнила!.. Ты такая заботливая… Господи, как я тебя люблю!

– Господи, как ты жалок и противен! – выдохнула она и ушла в другую комнату, закрыв за собой дверь.

Он удовлетворенно потер ладони и произнес:

– Фу-у!.. Самый тяжелый этап пройден. А дальше – будем посмотреть!

Взял сумку и вышел из квартиры.

Вечером в своем кабинете Август Львович беседовал с Марком.

– …Но Роза уже успокоилась?

– Наоборот! Она стала пить. Напившись, начинает стонать, плакать, ругаться… Мне приходится затыкать ей рот самым для нее приятным образом. После чего она затихает и засыпает. А я лежу с открытыми глазами, не могу заснуть или погружаюсь в тяжелый сон, где меня зовет к себе Светлана… Не могу без нее! Ночью снится, как ее обнимаю, днем пишу ей письмо, назначаю свидание, в конце разрываю его на клочки. Тоскую страшно! Но снова уйти из семьи – не могу.

– Ты напоминаешь мне кашу-размазню с торчащим членом.

– Но я и вправду не могу без нее!

– Стоп! Меняем тему разговора.

Август вынул из папки несколько страниц, заполненных текстом.

– Готовлю доклад для выступления на встрече с русскоговорящими репатриантами. Вот, послушай… – И стал читать:

– В первые годы моего пребывания в Израиле я часто слышал: «Мы приехали нищими, мы ничего не смогли провезти сквозь таможню…» Неправда! Мы приехали очень богатыми. Мы привезли с собой душевную щедрость и широту характеров, умение поделиться последним. Мы вывезли свой безумный и прекрасный российский образ жизни, когда к другу с бутылкой водки и с банкой соленых огурцов можно ввалиться поздним вечером без всякого предупреждения, и друг не удивится, а обрадуется – он тоже из России. Тель-авивские кухни уже превратились в московские, где до поздней ночи кипят страсти и решаются судьбы государств…

Марк прервал его:

– Добавь еще: и мы привезли с собой наивную доверчивость, верили газетам, верили обещаниям правителей и растерянно, по-детски, удивлялись, когда нас обманывали. И постепенно начинали понимать, зачем в Израиле такое количество адвокатов и врачей.

– По-твоему, зачем?

– Чтобы судиться, потом лечиться и снова судиться. Я давно это понял.

Август рассмеялся:

– Ты – умный мальчик. Спасибо. Я это впишу в доклад.

– Я уже старый мальчик. Поэтому мне обидно, что мы не смогли избавиться от хронических болезней того общества, той жизни, из которой вырвались и удрали.

– Что ты имеешь в виду?

– Начнем с малого. Уже можно видеть, как здесь на бульварных скамейках распивают «на троих»; уже на улицах звучит российский мат; уже в подъездах и на заборах можно прочитать знакомое и родное слово из трех букв, похожее на порядковый номер ХVII съезда КПСС.