Жорж Старков - Анархо

И всё это словно теряло вполне осязаемую плоть, оставаясь заброшенным за задворки восприятия немым призраком, перед маленьким кусочком металла и кровавостью грязной распахнутой ладони, что являла миру простой, но, вместе с тем, невообразимый постулат. «Fair play» где-то там, в околофутбольном мире. А здесь нет никакой честной игры, никаких «чистых рук». Есть лишь дух испепеляющего бессилия, озорно витающий над грязной, забытой всеми балкой.

Цепкость дерева старого чуть покосившегося стола… Жесть выстроенных в ряд на подвесной полке квадратных баночек, обсыпанная белым горошком, поверх вульгарности красной краски… Светлые обои с кокетливой и настойчиво повторяющейся фигуркой Мэри Поппинс, улетающей на своём чудо-зонтике… Незначительные детали людоедски цепко впивались, капризно оттягивая на себя внимание, рассеивая, размывая… Лидс то и дело невольно приклеивался взглядом, то к одной мелочи, то к другой.

Вот прозрачность тюля, неумело прикрывающая бесстыдство небольшого окошка, чуть подрагивает, рассекречивая едва заметную щель меж рамой и лудкой. Вот чайная ложка, с мудрёной вязью на приплюснутой к концу ручке, словно хочет поведать истории своей молодости, когда кухонная утварь имела не только практическую, но и эстетическую ценность. Вот уныло покосившийся на бок алоэ, навеки увязший в излизанном временем керамическом горшке, всем своим чахнущим видом говорящий о заунывной тоске по хозяевам. Скорее всего, с самого лета не были…

Эти моменты кажутся ценными, нужными, без них никак… Словно разум сам стремится отодвинуть куда-то за порог сознания распластавшегося на кушетке товарища, чью юность плоти искорёжили несколько граммов слишком быстрого железа.

— Чего ты там застыл?! — уже не в первый раз нервно окликнул Лидса Барбер. — Воды ещё надо! Фирштейн?!

— Фирштейн… — отсутствующе отозвался Лидс, снимая чайник с небольшой плиты, в которую щедро выдыхал свою жизнь небольшой газовый баллон, через чуть изогнутый резиновый хвост. — Тёплая.

— А нам горячая и не нужна… — сквозь на силу чуть разжатые зубы буркнул Барбер, сливая воду в потрёпанную алюминиевую миску, с багровеющими лоскутами какого-то хозяйского тряпья.

Лидс снова провис куда-то ниже общей линии, в калейдоскоп образов, отпечатавшихся в памяти грязными подошвами, бегущими от неизвестности в неизвестность. Заплетающиеся ноги, вязнущие в размякшей земле… Немилостиво хлещущие по лицу ветви… Тяжесть в обвисших мокрыми верёвками руках.

Когда овраги балки и когтистость посадки остались где-то за сгорбленной под ударами мокрого холода спиной, а небольшой посёлок устелил путь чуть присыпанными мелкой щебёнкой улицы, в сердце раскалился стержень того, что принято называть надеждой. Здесь люди! А при людях не пристало убивать. Так не принято. Так не бывает. Хотя, конечно, это был всего лишь самообман. И люд, как только лето ускользало за горизонт, стремился расползтись отсюда по своим муравейникам. И убийства на глазах честной публики уже давно не были чем-то небывалым. Но всё же! Всё же…

Когда окно небольшого неприметного домика всхлипнуло стеклянным коротким звоном, уверенность в том, что горячая жизнь не остановит сегодня свой бег, отвердела, словно глиняный горшок в излизанной жаром пламени печи. Стены спасут, стены помогут, стены укроют от чужих глаз.

— Шить надо… — задумчиво протянул Барбер, нависая над Бэкхемом.

Отмытая от крови плоть уже не казалась столь пугающей своей обречённостью. Чуть продолговатая рана, чуть ниже рёбер, чуть глубже, чем могли бы восхотеть отнюдь не всемогущие Боги удачи простых смертных.

— Кожу порвало, но требуха целая, — продолжал озвучивать свой полевой диагноз Барбер.

— Ты уверен? — непривычно волнительно клокотал в суетном волнении Шарик, то подходя ближе к раненому товарищу, то отдаляясь и поглядывая в окно.

— Уверен, — негромко, но утробно рявкнул Барбер. — Сам посмотри.

— Да, ты думаешь — я чего-то в этом понимаю? Я что, доктор?

— От армии косить не надо было! — фыркнул лидер «Анархо». — Тогда бы и в доктора смог бы поиграть и в медсестру. Короче, шить надо. От перевязки толку не будет.

— А чем шить-то?

— Ну, не знаю. Поищите что-нибудь! Миха! — с раздражением окликнул он застывшего в немом исступлении Лидса. — Ну, что ты встал столбом! Пошукай по углам. Может, иголки с нитками есть. Давай, в темпе! А то зять твой с лишней дыркой как-то ублюдски смотрится…

— Сам ты… — бурчали что-то в ответ бледные губы Бэкхема, где-то вне взгляда, в то время как подёрнутые неведомо от чего нахлынувшей бездумностью глаза выискивали среди хозяйских вещей столь простые, но такие нужные.

— А, может, прижечь? — басил Шарик, потроша ящики небольшого узенького комода. — Знаешь, как в кино — раскалить нож и…

— Член себе прижги! Собака ты бешеная! — выкрикнул из соседней комнаты Бэкхем.

— Ага, — поддержал его Барбер. — Согласен с нашим «больным». Придурок, блин…

Кубизм старого комода выплёвывал своё содержимое, оставляя на затёртом паласе россыпь хозяйственных нужностей. Беспокойные пальцы скользили по немногочисленным полочкам, распахивали скромные баночки, да некогда пёстрые, но ныне поблекшие, шкатулочки.

— Что за хозяева… — шёпотом бурчал Шарик. — Ниток нет, иголок нет… Вот, шило есть! — радостно объявил, но тут же положил обратно в шкаф, уловив неодобрительный взгляд Барбера.

— Тут клей есть… — потряс чуть сморщенным тюбиком Лидс. — Вроде универсальный.

— Давай, — махнул рукой Барбер. — Если кожу клеит, будем Славика, как ботинок латать.

— Вы охренели! — устало взвился Бэкхем. — А как потом отдирать всё это?

— Как-нибудь! Лежи не рыпайся! — Барбер отпустил ему лёгкую затрещину и принял тюбик. — Сейчас чего-нибудь упругое найдём, ткань или ещё что, да обойдёмся на время… А уже дома подумаем…

Лидс впервые пристально вгляделся в рану. Небольшая, продолговатая. Словно кто-то приложил палец, да потом оторвал вместе с кожей. Казалось странным, что крови почти нет. Будто вся она переползла по мокрым тряпкам в алюминиевую миску, маскируя воду под вишнёвую или малиновую настойку.

Бесстыдно хотелось пить. Чего покрепче, да непременно попоганее. Взгляд на секунду уцепился за жёлто-зелёный, как молодая осень, дешёвый одеколон. Но разум в скорости отмёл шальную мысль, переведя внимание на завалявшуюся в ящике, а теперь стыдливо скукожившуюся на ковре, измятую мягкую пачку «Нашей марки».

— Я в сарай, — подхватил Лидс редкость набитых табачной трухой палочек, укрывшихся в морщинистой упаковке. — Посмотрю, может, есть что интересное…

— Не светись только во дворе! — бросил через плечо Барбер, в очередной раз омывая распаханность молодой плоти.