Жорж Старков - Анархо

Пыль была тяжела и мясиста. Стремилась с потолка, повесившись на спутавшейся паутине. Чахла на старой тумбочке, насытившись холодной влагой. Гнездилась в трещинках заготовленных, очевидно для шашлыка, дровишек. Замаранным джинсам, казалось, уже нипочём грунтовый пол, принявший обмякшее тело. Хотелось просто сидеть, курить, пытаться растревожить струйками дыма одинокого тонконогого паука, зависшего в невидимости своей сети, аккурат, между покосившимся косяком и уныло привалившейся к стене лопатой.

Холод промокший одежды только сейчас заговорил мелким перестукиванием зубов — словно нещадные триоли, задорно текущие с рук пионера-барабанщика. Словно отряд советской юности, вышагивающий под раскатистую трещотку барабана, распевал чуть отличные мотивы с каждой новой сигаретой. Всего четыре песни. Всего четыре и скомканная пачка приземляется где-то в тёмном пыльном углу…

— Пошли в дом, — послышалось откуда-то из-за пределов мутного раздумчивого вакуума. — Надо шмот просушить, — резонно отметил Барбер, когда отсутствующий взгляд товарища оторвался от пустоты.

— Надо… Давай ещё чуть посидим, — похлопал Лидс по полу рядом с собой. — Тут хорошо.

— Ага, просто замечательно, — фыркнул Барбер, отмахиваясь от пыльной паутины, но, всё же, принимая приглашение.

— Подлатал Славика?

— Подлатал. Вова среди прочего дерьма бинтрезины кусок откопал. Стянули кое-как, склеили.

— Не отлипнет?

— Отлипнет, конечно. Но, надеюсь, хоть до завтра продержится… Там клей знатный. Так, чего ты тут расселся? — как бы невзначай перевёл Барбер тему.

— Нас погнали, как школоту… — снова погружаясь в нечто похожее на узкий полудрём, пробормотал Лидс. — Как сучек пугливых…

— Стволы — серьёзные аргументы, — пожал плечами Барбер.

— Этих тварей нужно наказать. Я никому не позволю обращаться с нами как с дерьмом! Ты со мной? — с вызовом глянул он в глаза лидеру фирмы, до сих пор не маравшей свою репутацию столь позорным бегством.

— Ты очень странным стал, Миша… Сначала уговаривал не лезть в это дерьмо. Теперь просишь нырнуть поглубже. Нам сначала нужно из этой задницы вылезти, а потом уже будем думать…

— Ты со мной?! — отметая все «если» давил настойчивостью Лидс.

— Да с тобой, с тобой! — раздражённо рявкнул Барбер, нервно шлёпнув по крепким пальцам, цепко впившимся в плечо. — Пошли сушиться, а то все тут подохнем от воспаления лёгких…

Одежда вялыми тряпками свисала со спинок расставленных у плиты неуверенных стульев, всё больше и больше обретая молодцеватость, вместе с твердеющей грязевой коркой. Ранняя ночь отпускалась на крохотный посёлок уверенными накатами. Вроде бы только-только небо затягивал сереющий саван, и вот он уже иссиня-чёрный. Минутная стрелка не успевает сделать и одного оборота и тьма уже чувствует себя полноправной хозяйкой.

Холод осеннего мокрого воздуха вальяжно протискивался в разбитое окно и норовил залезть под тонкие одеяла. Шарику с Бэкхемом совсем тяжко — им досталось совсем лёгкое, а потому парочка, набросила на себя ещё и старое хозяйское пальто. Однако, кровать это всё-таки не пол. А потому, Лидс справедливо полагал, что им периодически накрывающий перестук собственных зубов вовсе не мешает отойти в мир ночных грёз. Ближе к земле вольготными гадами струились настырные сквозняки, и даже постеленная на пол старая фуфайка, счастливо найденная в сарае, не собиралась их останавливать. Они словно ползли сквозь вату, усердно перебирая своими бесчисленными лапками, и принимались маршировать но заунывно скулящему позвоночнику.

— Егор, ты спишь? — подтолкнул Лидс Барбера под их козырным верблюжьим одеялом.

— Да уснёшь тут с тобой… — буркнул лидер «Анархо», недовольно перевернулся с боку на спину. — Всё ворочаешься, сопишь…

— Холодно. С щелей тянет. Может, получше окно заткнём?

— Найди чем, да заткни. И так подушку извели…

— Хреново помогает.

— Хреново, — согласился Барбер. — Можешь свою половину одеяла пожертвовать. Там ножницы лежали, — кивнул он куда-то в темноту кухоньки.

— Ага, разбежался.

— Ну, тогда не скули!

— Не скулю. Что делать будем, если не замёрзнем тут на хрен?

— Что-что… — казалось, даже чуть задумался Барбер. — С утра выйдем на трассу, поймаем кого-нибудь, да до города доедем.

— А как же басик Вовчика? Сходить бы посмотреть…

— А если эти козлы там засели? Да и вообще, палево.

— Ничего не палево. Номера левые…

— И на движке? — оборвал Барбер товарища. — Вова стопудово светанулся. Так что, про басик можно забыть.

— Думаешь, менты? — опасливо предположил Лидс.

— А какая разница? Менты, бандосы — одна кодла. Так что, вполне возможно, не только Шарик наш засветился.

— Ты о чём?

— Ну, пальцы-то откатанные в ментуре есть. Твои, в частности. Так что, если это менты, то, скорее всего, они там уже все отпечатки поснимали. Вопрос времени, когда выдёргивать наших начнут. Тебя, меня, остальных пацанов с приводами. Всё печально Миха, всё печально…

— Не нуди, — обидчиво отбрыкнулся Лидс, впрочем, прекрасно понимая, что Барбер нисколько не сгущает и без того вязкие тёмные краски.

Утро ворвалось нахально и бесцеремонно. Ворвалось грязной поступью, оставляя на ошмётках краткого и тревожного сна колючую изморозь, которую не отскребешь занемевшими пальцами, не отогреешь сбивчивым дыханием под одеялом. Казалось, плоть промёрзла до костей, даже не смотря на то, что пугливые синие цветки газовых конфорок цвели всю ночь. Тепло стремилось вверх, а у пола шествовал победным маршем кажущийся почти зимним холод.

Лидсу хотелось сжиматься всё туже и туже в крохотный кулачок, что готов забыться снова, зажмурившись от серой утренней хмари, нагло ввалившуюся в окраплённое морозными брызгами окошко. Думалось, дождь — именно то, чего не хватало, для финальной шлифовки потерянной и расхлябанной разбитости.

— Продрал глаза? — буркнул Барбер откуда-то слева, из комнаты, где ночью «делили ложе» Бэкхем с Шариком.

— Продрал, — отозвался Лидс, пытаясь отчаянно ухватиться за хвост призрака беспамятного сновидения. — Как Слава?

— Нормально, — отозвался самолично Бэкхем. — Валить надо.

— Надо, — согласился Барбер. — Сначала мы с Михой, а потом вы с Вовой. Слышал? — небрежно бросил он уже Лидсу. — Собирайся…

Утренняя хмарь сыпала на головы мелкое хрустальное крошево, под ногами плотоядно чавкало и задорно хлюпало. Хотелось кутаться в собственные руки и как можно глубже втягивать истоптанную мурашками шею в чуть размякшую шершавость воротника. Длинная кишка одной из немногих поселковых улиц всё никак не желала заканчиваться, упираясь в асфальтовую укатанность ведущей в город дороги.