Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

— Общественность! Собирай, Миша, подписи! Ну — у себя в Союзе! Чтобы этого гада — на всю катушку! — возмутившись перспективой столь незначительного, на её взгляд, наказания, вновь эмоционально взорвалась Ольга. Ведь он же не только Алексея, ведь он же сволочь и Валентину убил по сути!

— Погоди, Олечка, не возникай, — сосредоточенно вертящий в руках пустую рюмку отозвался Михаил Плотников. — Пусть скажет Лев. Конечно, нам всем хреново — ну, из-за Алексея и Вали — но в первую очередь должен определиться он…

Между тем, внутренне занятый именно «самоопределением», — у-у, «Нострадамус» грёбаный! за твой злосчастный астрологический прогноз тебя, думаешь, там похвалят? а здесь? имея на совести смерть Алексея, как, спрашивается, собираешься жить дальше?! — о наказании, желаемом для задержанного мерзавца, Окаёмов не мог сказать ничего определённого — увы, все ждали его приговора.

— Геннадий Ильич, у меня — тоже… нет никаких оснований не доверять вашему мнению… действительно… даже схватив киянку, вряд ли Красиков хотел убить Алексея… во всяком случае — сознательно… а уж, что умышлял заранее — совсем не похоже… киянка — это же не топор… я ведь и сам, не далее как в воскресенье, был обвинён капитаном Праворуковым в злодейском умерщвлении юного негодяя… и если бы не ваше вмешательство — мне было бы куда труднее, чем Красикову, защититься от следовательского произвола… такие вот пироги… и если он сумеет отстоять свою версию в суде… ну, о нечаянном нарушении границ необходимой самообороны… на сколько осудят — на столько пусть и осудят… тем более — я лицо заинтересованное, и брать на себя роль прокурора… к чёрту, Геннадий Ильич! Главное — вы его изловили! И за это — огромное вам спасибо!

Из всех собравшихся только одна Ольга была разочарована «мягкотелостью» Окаёмова — все остальные согласились с его точкой зрения: действительно, случай очень спорный, а все сомнения, как известно, истолковываются в пользу обвиняемого.

Затем Брызгалов, удовлетворив общее любопытство, подробно рассказал о поисках убийцы — по его словам, самое заурядное расследование (походить, порасспрашивать, сопоставить кое-какие факты), с которым вполне бы мог справиться любой милицейский следователь, отнесись он к своей работе чуть добросовестнее. А то ведь эти бездельники даже не удосужились снять отпечатки пальцев со второго стакана! Мол, если, до того как отключиться, Алексей пил с Валентиной — то и стакан её! (И за то спасибо, что хоть саму женщину не обвинили в убийстве мужа!) А наиболее сложным в этом деле (почему, «вычислив» убийцу ещё в воскресенье, он медлил до вторника с задержанием Красикова) было найти киянку — решающую, отпечатки пальцев на стакане могли свидетельствовать лишь косвенно, улику.

Иное дело — пожар на выставке. Якобы чудесное «самовозгорание» Алексеевой «Фантасмагории». Практически — бесперспективно. Разумеется, не из-за небесных или подземных сил — нет, из-за вполне земных. Однако — очень влиятельных. Во первых, в понедельник, когда он наконец-то смог выкроить время для этого расследования, никаких остатков сгоревшей картины уже не существовало — не только самого вспыхнувшего холста, но и подрамника. И, конечно, никаких образцов для лабораторного анализа — он сам (украдкой) соскоблил немножечко копоти, но вряд ли это что-нибудь даст: в зале уже успели всё побелить и покрасить — это в выходные-то?! — и вновь развесить по стенам картины Алексея. На место погибшей «Фантасмагории» поместив большой пейзаж — с вьющимися у своих гнёзд на вершинах нагих осин воронами.

(Ишь ты, из запасника нашего музея! — прокомментировал Михаил. — Два года назад у Лёхи выклянчили даром, не экспонируют: у него там вообще нет ничего на стенах, да и в запаснике — только эта! — однако же вредничают: я просил на выставку — не дали. А сейчас — по чьему, интересно, велению? — будьте любезны!)

А во-вторых: протокол — на месте происшествия составленный капитаном Огарковым — сплошная липа. О самовозгорании — ни слова; ничего из свидетельских показаний, а только отчёт лейтенанта-пожарника, из которого следует, что к моменту прибытия их расчёта незначительное загорание было ликвидировано собственными силами, пострадавших нет, и само помещение от огня практически не понесло ущерба. В общем, мелкое происшествие — и, соответственно, никаких оснований заводить уголовное дело. А если у кого-то к кому-то в связи со сгоревшей картиной возникнут материальные претензии — стало быть, в гражданском порядке. Из чего следует, что никакого поджога капитан Огарков не усматривает — как всегда, в таких случаях, виновата электропроводка.

Конечно, он — Брызгалов — не отказывается от частного расследования, но пусть Виктор Евгеньевич не обольщается: в лучшем случае, ему удастся назвать имена заказчиков и исполнителей, но чтобы привлечь их хоть к какой-то ответственности — ничего не выйдет. С чем Хлопушин вполне согласился: я, дескать, Геннадий Ильич, предполагая с кем приходится иметь дело, с самого начала не только на суд, но и ни на какие громкие разоблачения не рассчитывал — вполне достаточно будет установить: кто именно — и куда конкретно тянется эта цепочка. Что, разумеется, само по себе очень не просто, стало быть, он не отказывается от услуг майора и просит продолжать расследование на прежних условиях.

Рассказ Брызгалова настолько сильно задел Окаёмовскую совесть («астропсихолог», блин! предсказал — напророчил! измышлял, понимаешь, какое-то фантастическое стечение обстоятельств, а всё вышло куда страшнее и проще! твой злосчастный прогноз напрямую привёл к гибели Алексея! а заодно — и к самоубийству Валечки!), что, кое-как высказав своё мнение относительно Красикова, астролог полностью ушёл в себя.

Естественно, это было замечено окружающими, и из сочувствия к Окаёмову — да уж, не позавидуешь! и дёрнуло же Брызгалова дословно передавать красиковские показания! хотя, конечно, следователь не знал об авторстве рокового предсказания! — никто не попытался вовлечь Льва Ивановича в общую беседу. Даже Танечка не могла найти никаких утешающих слов, а лишь, пристроившись рядом, закинула на плечи астрологу левую руку, давая этим понять расстроенному Лёвушке, что она с ним везде и всегда — и в радости, и в горе. И прозвучавшее вдруг обращение Ильи Благовестова, оказалось освежающим дуновением ветерка не только для астролога — для всех.

— А давайте-ка, Лев Иванович — моего вина. Нет, не отрицаю, душевные самобичевания бывают порой полезны, но во всём надо знать меру. А вы, по-моему, самоедничаете чересчур интенсивно. И это уже может пойти во вред. Так что… Пётр Семёнович — не в службу, а в дружбу?..