Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

Обрадованный этой, так вовремя прозвучавшей просьбой, Пётр принёс оставленную в прихожей огромную сумку, достал из неё объёмистый глиняный кувшин, бутылку коньяку, а также пирожные, ананас, мандарины, сыр, ветчину, банку маслин и нарезку из осетрины. Ахнувшая Танечка мигом накрыла на стол, и Илья всем — даже непьющему Малькову — налил по бокалу вина. Которое после первого глотка вовсе не показалось астрологу попробованным им в гостях у «сектантов» божественным нектаром. Второй глоток разочаровал ещё больше: обычная сухая кислятина — к тому же, с неприятной горчинкой. Но после третьего… какое, к чертям, вино! Эликсир жизни! Бальзам для души! Смейтесь, смейтесь над этой высокопарностью — но! Когда вопит ущемлённая совесть и эти вопли терзают душу — то! Всякое, снявшее боль, лекарство покажется эликсиром жизни! А любой его вкус — божественным!

Выпив бокал до дна, Лев Иванович понял: какую бы высокую оценку, отведав его впервые, он ни дал вину Ильи Благовестова — недооценил его в тысячу раз! Во многие тысячи! В десятки и сотни тысяч! В миллионы раз! Ибо это, налитое Ильёй из глиняного кувшина, будто бы обыкновенное виноградное вино — теперь уже никаких сомнений! — воистину ТО вино. Которое — не из земных виноградников. И бывшие проведённой на тюремных нарах ночью фантазии о его происхождении — отнюдь не фантазии. Всё именно так и обстоит: обыкновенное неземное вино. И, соответственно, Илья Давидович — обыкновенный…

…Окаёмову почему-то вдруг показалось очень важным, как его возлюбленная оценит выпитое ею благовестовское вино. И, к его большому удовольствию, Танечка отозвалась восторженно: Илья Давидович — никогда в жизни! Не пила ничего подобного! Не вино — чудо!

Умеренный энтузиазм проявил также Михаил Плотников: классный «сухарь»! Если бы побольше градусов… но и так! Некрепкое, некрепкое — а будто радуга перед глазами… Оленька — пурпурно- красная; Гена с Виктором — жёлтые; я и Павел — зелёные; Танечка — голубая; Лев с Петром — синие; а Илья — вообще! Такой фиолетовый — что почти не видно! Вот-вот растворится в воздухе!

— В твоих, залитых водкой зенках, мы все, Мишенька, скоро растворимся! — огрызнулась «пурпурно-красная» Ольга. И тоже сочла нужным похвалить вино. Правда, скорее из вежливости. Обратившись не к Илье, а к его, как ей подумалось, владельцу: — Спасибо, Виктор Евгеньевич! Вино замечательное. Наверно, французское?

— Отчасти, Олечка, вы угадали. — На вопрос-похвалу Ольги стал обстоятельно отвечать Хлопушин. — Но только — отчасти. Причём — не самой существенной. Действительно, полтора года назад я его привёз из Франции. Из Шампани. У одного из местных виноградарей-виноделов — мне очень понравилось. И я приобрёл двадцать столитровых бочонков. Но только, Олечка, знаете… то вино — не это вино! А это — целиком заслуга Ильи Давидовича. Уж не знаю, что он с ним делает — но… колдует — наверное… ведь разным людям это вино нравится очень по-разному! И дело здесь не в обычном несовпадении вкусов… нет, здесь что-то другое… ну, вот взять Михаила — явно же не любитель сухих вин… а это его — зацепило… не просто красочным, как художник, он увидел мир — а в каком-то радужном сиянии… нашу увидел, так сказать, разноцветную ауру… А некоторым — жутко не нравится! Находят его то горьким, то уксуснокислым, то чёрт его знает ещё каким противным! А другие — божественным… Мне лично — очень нравится. Но чего-нибудь сверхъестественного — нет, не чувствую. Хотя что-то такое… волнующее… наводящее на странные мысли… в этом вине, несомненно, есть…

Слушая разгорающийся обмен мнениями, Лев Иванович думал: действительно! Мало того, что это вино на всех действует по-разному, но и для каждого в каждый конкретный момент времени — по-другому. Такое впечатление, будто в этом удивительном вине, как в волшебном зеркале, отражается состояние души… Но и не только отражается… Оно явным образом исцеляет душу… Во всяком случае — его душу… Стоило до дна выпить бокал — и… Илья Благовестов — кто ты? Откуда берёшь своё неземное вино?

И, словно угадав, что мысли астролога сейчас заняты им, Илья Давидович, налив по второму бокалу, обратился к Окаёмову с чем-то вроде утешительного тоста:

— За исцеление вашей души, Лев Иванович. Хотя бы — временное. Но ведь по-другому здесь не бывает. Окончательно она исцелится там. Да и то — не сразу. А здесь ей временами совершенно необходимо болеть. Хотя бы — в свидетельство того, что она у нас всё-таки существует… Однако у вас, Лев Иванович, по-моему, перекос в другую сторону… в излишне повышенной требовательности к себе — причём, по многим направлениям. Вообще-то, высокая требовательность к себе — хорошо… но вот когда она начинает мешать реализации творческого потенциала — это уже никуда не годится… а вам, Лев Иванович — да… мешает. Давайте пока отвлечёмся от вашего поэтического дара… о вредных последствиях гиперкритичности в этой области мы с вами в субботу в общем-то достаточно поговорили. Давайте обратимся к вашему астрологическому прогнозу… из-за которого вы сейчас так казнитесь. Ну да — как всякий прогноз — обязывает… но… ведь совет-то вашему другу — этой ночью не пить с кем попало — вы дали вполне разумный. А всю цепь случайностей (что у Красикова именно этой ночью не будет денег на опохмелку, что уставшая Валентина, ввиду позднего времени уже не опасаясь за Алексея, захочет выспаться дома, а главное, что ваш друг в кои-то веки надумает дать сдачи), естественно, вы не могли видеть. Да ещё ядовитая, клеветнически марающая и самого Алексея, и его творчество статья в местной газете… а его картина?.. которая потрясла даже совершенно далёкого от искусства Красикова?! Нет, Лев Иванович! Показнились — и будет! А то ведь, если начать связывать всё со всем, то я виноват не меньше вашего! А возможно, и больше! Ведь это после работы над моим портретом Алексею открылось нечто такое… настолько его захватившее… что, спеша реализовать свои прозрения, он резко снизил потребление алкоголя. Для привыкших к его постоянному пьянству приятелей-собутыльников — «завязал». То есть — был заколдован… По всей вероятности — мною…

— Вами, Илья Давидович, не отпирайтесь! — с успокоенной удивительно проникновенными словами Ильи Благовестова совестью, Окаёмов ожил настолько, что вновь стал способен к слегка ироничному отношению и к себе, и к людям. И вспомнил случившийся на вернисаже разговор с Павлом Мальковым: — Чтобы Алексей вдруг перестал пить — несомненное чудо! И вы, стало быть — чудотворец. Мне в пятницу на выставке Павел Савельевич так и сказал. Только вот почему вы на три месяца запретили Алексею писать портреты — да ещё совершенно некомпетентно сославшись на Чёрную Луну и Белую Энергию — этого я, по правде, не понял. Вернее, понял в очень для вас нелестном смысле. И если бы не портрет Алексея — не ваше на нём лицо — вряд ли бы я стал торопиться со знакомством…