Леонид Пузин - Луна в Водолее [СИ]

— И мне! — не удержался от восклицания астролог. — Знаете, Илья Давидович — да! Именно ощущение того, что изображённый на портрете человек может вот-вот исчезнуть! Я ведь в живописи понимаю плохо, но этот ваш портрет меня сразу же зацепил! И, в отличие от «Цыганки» — непонятно чем! Портрет как портрет — никаких, по выражению Владимира, «фокусов», но… а ведь в значительной мере, Илья Давидович, вы «виноваты» сами! Да-да! Иметь такое разительное сходство с Ликом Христа на Туринской Плащанице — это, если хотите, наглость! Вам ведь, наверное, говорили?

— Что «наглость» — вы, Лев Иванович, первый. — По достоинству оценил шутку Илья. — А вот, что имею некоторое сходство с Ним — да, говорили, и не один раз… и, по правде, меня это немного пугает. Даже — не столько тем, что по ошибке могут распять. Хотя, зачем же бравировать, этим — тоже… но главное… мои мистические прозрения… я ведь уже говорил вам об огромной ответственности, которую чувствую из-за этого редкого и не совсем обычного дара… а тут ещё внешнее сходство… ей Богу, хоть сбривай бороду и заводи тёмные очки!

В свою очередь, эти сентиментальные рассуждения попробовал шуткой оборвать историк, но не смог остановиться и продолжил с некоторыми вариациями:

— Знаете, Лев Иванович, по-моему, мистическую связь с Богом чувствуют все… но вот признаваться себе в этом… то ли не хотят, то ли боятся… не знаю…

— Так, Илья Давидович, по-вашему, значит — и я? Имею прямую мистическую связь с Ним?

— Вы, Лев Иванович — несомненно! Не зря же, в конце концов, были «изнасилованы» столь долго третируемой вами музой. Разумеется, шучу, но… всякое настоящее творчество… нет, конечно, ни Бог, ни муза ничего напрямую нам не нашёптывают… скорее… в ответ на наши духовные усилия начинает резонировать всё мироздание… простите, жутко высокопарно и, главное, очень неточно, но словами по-другому не получается… впрочем, вы должны понять… ну — из-за вашего непосредственного, случившегося в детстве, мистического опыта… чёрт! Совсем Лев Иванович, запутался! Но ведь у вас же есть, есть! Хотя бы — совсем чуть-чуть! Ощущение иной реальности! И если бы вы не боялись…

— «Боялся» — Илья Давидович? Я, вообще-то, много чего боюсь… Но чтобы бояться почувствовать запредельное?.. По-моему — нет… Другое дело — что не умею…

— И всё-таки, Лев Иванович, боитесь… На каком-то очень глубоком уровне… Ну — изменения своего сознания… Если оно вдруг соприкоснётся с иной реальностью…

— Вы хотите сказать — сумасшествия? Да, Илья Давидович — боюсь. И не только на каком-то глубинном уровне, но и вполне осознанно. Понимаете, в детстве… вернее, в переходном возрасте — лет в 12–13… у меня были странные галлюцинации. То перед глазами возникали светящиеся опрокинутые на бок буквы… в основном «А» и «Н»… причём, у «А» — одна из боковин была много длинней другой… то вдруг — вообще: всё окружающее начинало казаться резко уменьшенным и, главное, не просто удалённым — ну, как в перевёрнутом бинокле — а страшно отстранённым, будто, кроме меня, кто-то ещё смотрит моими глазами…

— Бог, Лев Иванович. Вы чувствовали, как вашими глазами смотрит Бог.

Эти две короткие констатирующие фразы Илья Благовестов произнёс так буднично, так просто, но, вместе с тем, так весомо, что астролог внутренне похолодел от предчувствия чего-то очень значительного: неужели, чёрт побери, сейчас? С помощью Илюшеньки Благовестова ему откроется… ЧТО?! Или — КТО?!

— Нет, Лев Иванович, не надейтесь, — перехватив на лету мысли Окаёмова, историк вернул их на землю, — что я в состоянии вам помочь заглянуть ТУДА… и не только я, но даже — и Он… Тот, Который смотрит вашими глазами… Как, разумеется, и моими… И вообще — глазами всех живых существ… А то, что вам всё-таки было дано почувствовать… ваш дар… ведь первые стихотворные опыты относятся, я полагаю, именно к этому времени?

— Пожалуй, Илья Давидович — да… — немного помедлив, стал отвечать астролог. — Вообще-то, я думал, что начал рифмовать слова лет с четырнадцати… но в четырнадцать — уже более-менее осмысленно… а самые первые опыты, действительно — лет в 12–13… именно в это время… так, Илья Давидович, по-вашему — от сумасшествия меня уберегло как раз то, что я в этом возрасте стал сочинять стихи?

— Ну, Лев Иванович, что всё так однозначно — не думаю. Во-первых: несмотря на некоторые, возникшие из-за соприкосновения с иной реальностью проблемы, полагаю, вам вряд ли грозило серьёзное душевное расстройство. А во-вторых — любой физиолог-материалист эти ваши психические аномалии объяснил бы легко и просто: половое созревание, выброс соответствующих гормонов и прочее в том же роде… и, знаете, в какой-то степени — был бы прав. Но только — в какой-то степени! Ибо человек — в своей совокупности — куда большее, чем сумма физического, психического, интеллектуального и даже духовного! Человек — как и вообще всё живое — это составляющая часть Бога. Как и Бог — самая главная составляющая часть Человека. И когда нам удаётся почувствовать себя составляющей частью Бога…

Всё, что сейчас говорил Илья, будто бы не имело никакой доказательной силы, но Окаёмов едва ли не впервые в своей сознательной жизни чувствовал: никаких доказательств ему не надо. Главное доказательство — сам Илья. Сын Человеческий. Который с ним, рядом, здесь — навсегда.

За окнами «джипа» мелькнули чёрные (на ало-золотом фоне заката) силуэты двух окраинных деревенских домиков, дорога повернула и пошла в некрутой подъём — навстречу коснувшемуся горизонта солнцу. И, стремительно взлетев на пологий холм, автомобиль растворился в его лучах.

«Бог есть Всё — Всё есть Бог. Бог пребывает в Мире — Мир пребывает в Боге. Бог творит Любовью — Любовь творит Богом. Творя Мир, Бог творит Самого Себя — творя Бога, Мир творит Человека. Человек есть необходимый атрибут Бога — Бог есть необходимый атрибут Человека. Богу «Ветхого Завета» нет оправданий — Бог Иисуса Христа не нуждается в оправданиях, так как Сам постоянно страдает во всякой Живой Твари. Ибо страдание — неизбежная плата за появление и развитие категорически необходимого Богу альтернативного Сознания, которое есть путь саморазвития Бога. Человек не пал, а ещё не поднялся — не осознал Себя ипостасью Бога».

— Ну, и как тебе, Лев Иванович, наш с Петром «Символ веры»? — высказав сию преамбулу, Павел Мальков вопросительно глянул на Окаёмова, — ты можешь принять такого Бога? По-твоему, встраивается Он в современную картину мира?

Астролог на минуту задумался: само собой, такого Бога он мог принять, однако вопрос Павла подразумевал не это — может ли он поверить в такого Бога, вот что хотел знать и о чём не решался прямо спросить Мальков. Да, год назад обожествив Илью Благовестова, агностик Окаёмов мог поверить не только в Бога, но и во второе пришествие Христа, однако сейчас…