Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

Немного погодя мы увидали и двух поганок. На мгновение охотник остановился, указывая на них. Я улыбнулся, когда он сказал:

— Вот и эти.

— Кто? — спросил репортер.

— Поганки, — ответил охотник.

— Что за звери такие? — проявил любознательность репортер.

— Малые чомги. Вот они плывут.

— Где же? — переспросил репортер, и охотник показал ему пальцем на воду. Поганки нырнули, и репортер сказал: — Ничего не вижу.

Мы снова пошли вперед. Плотина выросла перед нами как-то сразу, а за ней мы увидали озеро, окаймленное лугами и кромкой леса. Второй раз за сегодняшний день небо просветлело, но только на миг, ведь сумерки неминуемо ширились и солнце последним усилием вырвалось из облачной пены, чтобы потом вновь утонуть в ней. Когда мы поднялись на плотину, до меня донесся одинокий призывный клич кроншнепа, и неожиданно пятеро их взметнулось ввысь у самой кромки сиреневого леса. Взлетели они не все разом, а друг за другом, словно выдерживая дистанцию. Поэтому, когда первый уже поднялся над верхушками деревьев, последний только раскинул крылья для полета.

— Взгляните, — сказал охотник, — года два назад эта плотина прорвалась, так как ее подрыли ондатры. Это единственная в округе плотина, за состоянием которой не следит провинциальное Управление водными путями сообщения. Но как только здесь случился прорыв, они проявили оперативность и приехали для устранения аварии. Вот для того, чтобы продемонстрировать, каким местом мы в Нидерландах иной раз думаем, я и привел вас сюда, ведь не показать вам все это было бы преступлением. Чтобы предупредить новые попытки ондатр подрыть плотину, они облицевали ее камнем на тридцать сантиметров выше уровня воды и на сорок сантиметров вглубь. Надеюсь, вы сами видите, какой это идиотизм — рано или поздно ондатры снова ее пророют. Но ведь пока до этого дойдет, чиновники, заседающие во всевозможных советах и комиссиях, твердо уверятся, что такой каменный берег есть самое эффективное средство для защиты плотин от ондатр, и начнут повсюду лепить эти каменные берега, даже и после того, как первые ондатры пророют-таки снова здешнюю плотину. Но прежде, чем эта весть доберется до советов и комиссий, ондатры успеют уже раз тридцать принести потомство, а от зеленых камышовых берегов следа не останется.

Он замолчал, мрачно глядя на противоположную сторону озерка, которое беззлобно ломало одну за одной волны о каменную облицовку. Чуть дальше вдоль берега вода стелилась зеркальной гладью и незаметно переходила в луг, откуда тысячи черных лысух настороженно следили за нами. Когда мы спустились по каменному берегу, они дружно развернулись и побежали прочь. Было нечто незабываемое в этом зрелище, в том, как внезапно исчезли все белые клювы, и птицы, покрытые черным оперением, стали ровно и даже достойно удаляться от нас, хотя в этом не было необходимости, поскольку, спустившись к воде, мы остановились, провожая лысух взглядом. И так же внезапно, как пустились прочь, лысухи обернулись к нам своими белыми клювами и замерли на месте. Из сумеречной пелены вновь вынырнуло солнце, лучиком света оно погладило птиц и опять оттолкнуло их в темноту, из которой на краткий миг выхватило и нас.

Репортер встал сзади, ввинтил между нами свои микрофоны и зашептал: «Продолжайте», но старый охотник прижал палец к губам, а потом слегка отвел его от губ, показывая на лысух.

— Смотрите, — сказал он так тихо, что мне даже показалось, будто я оглох. Прежде чем посмотреть на лысух, я скользнул взглядом по воде и увидал зловеще-четкие контуры темных облаков на глади озера, как бы рвущегося по краям. Я долго не мог оторваться от созерцания погруженных в воду тяжелых облаков и поэтому не сразу заметил, что в центре замершей птичьей стаи нарастает волнение: птицы размыкали ряды, пропуская того, кто решительно и неуклонно прокладывал себе дорогу к воде. Он был пока только на полпути к цели, и я мог лишь видеть, как спокойно и даже небрежно лысухи образуют проход, чтобы тотчас сомкнуться вновь. Я глядел во все глаза. Я боялся хоть на мгновение потерять из виду клочок свободного пространства, перемещающегося по стае к озеру. За моей спиной опять что-то зашептал репортер, но движением плеча я отодвинул назойливый микрофон. Расступились последние лысухи, и в темном сумеречном свете я различил продолговатое черное пятно, которое поплыло по водной глади, надвое рассекая отраженные в ней облака. Оно оставляло за собой маленькие холмики волн, которые, наливаясь, откатывались назад к лысухам, и упорно приближалось к той точке, где закатно-красное, полускрытое облаками солнце зацепилось краешком за воду. Темное пятно переплыло через солнце, слегка заморщинив его расходящимися в стороны и быстро гаснущими волнами. Казалось, не животное плывет по поверхности воды, а кто-то другой тащит из-под него кроткое, сонно-серое озеро. Достигнув каменного берега метрах в десяти от нас, зверь замер в нерешительности. Его голова скрылась под водой и вынырнула метров на пять дальше. Там он наконец выбрался на насыпь и, даже не отряхнувшись, невозмутимо заспешил отлогим, замурованным в камень берегом прочь от нас.

— Он проделывает это каждый вечер, — прошептал охотник.

— Громче, пожалуйста, — сказал репортер, — а то ничего не запишется.

— Он бывает здесь каждый вечер, — повторил охотник, повернувшись ко мне, словно давая мне возможность считывать беззвучные слова с его губ. — Приходит всегда в это время, когда улетают кроншнепы и последние скворцы устраиваются на деревьях спать. Думаю, это старый одинокий самец.

— Что он здесь делает? — спросил я как можно тише.

— Не знаю, скорей всего, ищет вдоль берега местечко, где бы вырыть нору для себя одного, ищет именно здесь, где никто ему не помешает, во всяком случае пока.

— А у вас никогда не возникало желания его поймать?

— Нет, рука не поднимается. Он ведь никому уже не причиняет зла, не брюхатит самок, потому что им не нужен такой старый, отживший свое самец.

Его беззвучные губы больше не двигались, он смотрел на большую темную ондатру, которая неторопливо продвигалась к тому месту, где обрывался каменный берег и озерко переходило в канал.

— По всему видать, скоро помрет, — сказал охотник, — вон как спокойно держится, будто до вечности уже рукой подать.

Ондатра медленно удалялась от нас, осторожно перебираясь с камня на камень. Мне было жаль, что зверь успел уйти так далеко и я различал уже только неясное черное пятно, тонувшее в загустевших сумерках.

— Нет, — сказал маленький седой человек, побывавший в Венесуэле, — нет, я не могу и не хочу на него охотиться. Я прихожу сюда каждый вечер, чтобы убедиться в том, что он еще жив, и каждый вечер от души радуюсь, когда его вижу; и тогда я думаю: с этим миром дело обстоит не так уж плохо, если лысухи расступаются перед старым одиноким самцом и если этот самец еще может найти место для ночлега.