Уильям Сароян - Повести и рассказы

А потом Коди увидел наконец его брата — тот стоял на станции с Уорреном Уолзом, и Коди сразу же узнал его, а рядом с ним был сын, как две капли похожий на отца и на дядю. Придя домой, Коди рассказал своему младшему, Барту, о брате Дейда и его сыне, которого зовут Рэд.

— Братья, ну, просто во всем одинаковые, одинаково стоят, одинаково двигаются, одинаково разговаривают, — сказал он. — Он профессор в Станфорде. Я предложил покатать его сынишку на паровозе. У мальчика на редкость умненькие глаза. Я знаю, он боится, но поездить ему все равно захочется, очень.

Барт вернулся из Фресно, как раз когда Коди собирался уже лечь. Отец и сын вдвоем занимали весь дом, мать Барта умерла десять лет назад, а его братья и сестры обзавелись уже семьями и жили кто в Лос-Анджелесе, кто в Сан-Франциско.

— Ну вот, — сказал юноша, — и я с ним повстречался.

— С кем? — сказал Коди.

— С братом Дейда, — сказал Барт. — Еду я себе на машине и вдруг вижу: кто-то пересек дорогу и бегом в виноградники. Я сделал круг, подрулил к виноградникам с другой стороны, смотрю — он выбежал, споткнулся и упал, потом поднялся, потом снова споткнулся и упал и больше уже не поднялся. Я и понятия не имел, кто это. Подъехал, подошел посмотреть. Отвез его во Фресно. В скверном он был состоянии, по-моему.

— Пьяный, что ли?

— Не думаю, чтоб в этом было дело. Хоть он и выпивши был.

— Где ты его оставил?

— Возле публичной библиотеки. Он вошел в бар на углу.

— Говорил он что-нибудь?

— Ничего. Сказал, что ему неохота разговаривать.

— Днем он был в порядке. Значит, так-таки ничего?

— Назвал свое имя, когда мы остановились. Ну вроде как выразил благодарность.

— Не иначе как ссора, — сказал Коди. — Дейд и Трикс вечно ссорились. Скорые они на ссору. К утру все забудется.

— Никогда никого не видел я в таком отчаянном состоянии, — сказал Барт. — Испугался даже.

— Ничего, — сказал Коди. — Больно скорые они, вот и все.

— Это само собой, — сказал Барт. — Но тут, по-моему, было что-то еще.

— Я утром поеду мимо и загляну на минутку, — сказал Коди.

Утром Барт сказал:

— Что-то все-таки произошло там. Не знаю, что именно, но что-то там было. А испугался я, наверно, вот почему: я почувствовал, что он может сейчас умереть на месте или убить кого-нибудь, так в нем кипело все.

— Кипело?

— Вот именно. Похоже, он был в ярости. И это было всерьез, ничего смешного. В такой ярости человек способен убить.

Сейчас, катя в машине с Ивеном и его детишками на станцию, на товарно-сортировочную станцию Кловиса, Коди Боун прислушивался к разговору отца с сыном и по тому, как разговаривал с ним отец, понял, что Барт был недалек от истины. Он не хотел вмешиваться не в свое дело, но когда его машину чуть было не стукнула другая, не затормозившая у знака «стоп», и Коди пришлось свернуть и наехать на кусты, от чего их всех здорово подбросило, он сказал: «Что поделаешь, жизнь полна неожиданностей, не так ли?»

Он вовсе не думал затевать своим замечанием разговор, а так только — обронил словечко, но после того как Ивен Назаренус не ответил ему тут же каким-нибудь пустяком — значит, вопрос этот для него не пустяковый, — Коди понял, что Ивен и вправду был в отчаянном состоянии и что ему до сих пор еще не полегчало.

— Я хочу сказать, — поспешно добавил Коди, — никогда не угадаешь, что тебя ждет и откуда что выскочит. Вот хотя бы этот глупый мальчишка, который чуть было не врезался в нас. Но слава богу, он этого не сделал, так что мы целые и невредимые едем все вместе дальше, к нашему паровозу.

Он повернулся посмотреть на мальчика рядом с собой. Глаза у Рэда были огромные, испытующие. Испуг уже исчез из них, но волнение осталось.

— Где я сяду? — сказал Рэд.

— Справа от меня.

— А можно будет мне посидеть на вашем месте и высунуться, как вы, из окна?

— Конечно.

— Ева, — сказал Рэд, — ты будешь смотреть снизу, будешь смотреть, как я поведу паровоз.

— Хорошо, — сказала девочка.

Коди Боун остановил машину перед станцией.

— Я переоденусь в рабочее, — сказал он, — и буду здесь минут через пять со своим большим черным бэби.

— Мы подождем на платформе, — сказал Ивен.

Через улицу, в доме над биллиардной Гарри было шесть комнат, зала, кухня и две ванные. Дверь на улицу была заперта — с четырех утра. Сюзи, пожилая, дородная негритянка, и две ее «девочки» сидели в комнате, выходящей окнами на станцию, курили и попивали кофе и смотрели, что там на станции происходит.

— Вон Коди Боун, — сказала Сюзи.

— Он когда-нибудь бывал здесь? — сказала «девочка», которую звали Пегги.

— Коди? — сказала негритянка. — О господи, нет! Мы с ним друзья с тех пор, как я нанимаю этот уголок. Он всегда помнит мой день рождения. Только потому, что я однажды сказала ему: «У меня сегодня день рождения, Коди». Я вся была разодетая, да еще как! Но в тот день у меня был такой же день рождения, как и сегодня. Смотрите, там есть еще кто-то. Там этот мужчина с мальчиком и девочкой.

— А тот, что ночью заходил? — сказала «девочка», которую звали Той, полумексиканка-полуяпонка. — Уоррен Уолз? Он раньше бывал здесь?

— Минуточку, — сказала Сюзи. — Мои девочки не знают, кто приходит сюда. Хорошо, что ты сболтнула здесь, а не где-нибудь еще. Мужчины бывают у нас не за тем, чтоб об этом весь свет прослышал.

— Знаю, — сказала Той. — Мне только интересно, бывал ли он тут и раньше.

— Вон они идут, — сказала Сюзи. — Остановились на платформе, мужчина держит за руки мальчика и девочку. — Она обернулась к девице: — Не бывал. А что?

— Он плакал, как мальчик.

— Взгляните-ка туда, — сказала Сюзи. — Коди Боун подъехал на своем большом черном бэби. Так он называет машину. Но этим он вовсе не хочет обидеть черных. Он любит своего большого черного бэби. Посмотри-ка, Той. И ты, Пегги. Вот Коди спустился. Вот он поднимается обратно с мальчиком. Он был всегда моим другом. И в беде выручал. Вон мальчик сидит уже на месте Коди. Смотрите-ка, сейчас они поедут.

Три женщины увидели, как паровоз выпустил пар и пошел, и мальчик помахал рукой мужчине и девочке.

— Все они плачут. Не в этот, так в другой раз, — сказала Сюзи, когда паровоз исчез из виду, и мужчина с девочкой пошли вслед за ним. — Сначала они сдерживают слезы, потом дают им волю. Ты только не называй имен где-нибудь на людях. И ты, Пегги, тоже.

— Нужно мне очень его имя, — сказала Пегги.

Она всегда была чуточку склонна к самообороне, потому что, хоть она и блондинка была и фигуру имела получше Той, большинство мужчин, посещавших заведение, особенно которые поинтереснее, выбирали Той, а ей доставались мексиканцы, метисы, филиппинцы, негры, словом, все те, кто мало чем отличался от бессловесных тварей. Никогда ей не доставались такие, что умеют плакать. Такие, по крайней мере, люди, а не твари, — думала она.