Уильям Сароян - Повести и рассказы

— Рэд, — сказал Ивен сыну, — я хочу, чтоб ты прогулялся немного, посмотрел бы на самолеты.

Рэд взглянул на отца. В глазах у мальчика все еще было смятение, но тут же оно исчезло, и Ивен увидел, что его сын и вправду похож на Петруса.

Рэд соскользнул со скамейки — ноги его не доставали до земли — и медленно направился к широкой застекленной двери. Он открыл ее толчком, вышел на лестницу, стал спускаться по ней и пропал из виду.

— Ради бога, Дейд, — сказал Ивен по-английски. — Она надрывает мне сердце. Мне жалко ее. Я не знаю, что делать. Клянусь богом, я боюсь, что убью ее. Ты не должен возвращаться, скажи — нет. Останься. Помоги мне. Не возвращайся, Дейд.

— Тут ничем не поможешь, — сказал Дейд. — Если ты должен убить, я сказал тебе, где оружие. Ты найдешь его сразу. Хотя тебе вполне хватит и рук. Что угодно сгодится. Мы никогда не безоружны. Никто из нас. И мы все беззащитны. Тут ничем не поможешь. Разве помог Петрус? Разве мы ему помогли? Никто не поможет. Но и не помешает никто. — Он достал из кармана серебряный доллар. — Вот жребий, — сказал он, — спроси его: добрым быть или гордым? Вот к чему все это сводится. Называй. — Он высоко подкинул монету и, пока она летела, кружась в воздухе, сказал снова: — Ну же, называй.

— Решка, — сказал Ивен.

Монета ударилась о мраморный пол, подпрыгнула, покружилась на ребре, помедлила мгновение и потом — легла. Выпал «орел».

— Будь добрым, — сказал Дейд. — Почему бы и нет, старина? Почему бы и нет? Так тебе выпало. Будь добрым. Добрым ко всем. И к себе.

— То есть мягким, не так ли?

— Почему бы и нет? И мягким тоже. Будь добрым. Это правильно — быть добрым.

— Я сегодня чуть было не убил ее, — сказал Ивен. — Но ворвался Рэд и удержал меня.

— Будь добрым к Рэду, — сказал Дейд. — Будь добрым к его матери. Мальчик любит ее.

— Ради бога, Дейд, неужели ты не понял, что произошло?

— Понял, — сказал Дейд.

— Нет, ты не понял, — сказал Ивен. — Мы разговаривали с ней. Я думал: кто нам сумеет помочь? Я думал о докторе. Чтоб помочь ей. Помочь Рэду, Еве, помочь мне. Помочь другим, тем, кто еще мог бы у нас появиться. Я спросил, любит ли она этого человека. Она сказала: на знаю. Я убил бы ее, не удержи меня Рэд. Я хотел быть добрым. Хотел простить, хотел быть мягким, Дейд. Я хотел, чтоб это скрылось и сгинуло, я хотел верить, что мы забудем об этом, и я, и она, и что Рэд и Ева никогда ничего не узнают. Я спросил ее. Я думал, может, это была случайность, минутная слабость. Я спросил ее. Я был уверен, что она знает и сейчас скажет, как ненавистна ей эта слабость. Она сказала: не знаю. Останься, Дейд. Останься и помоги мне. Остановись в отеле во Фресно. Ты обязан мне помочь.

— Я прилечу сейчас же, как только смогу, — сказал Дейд. — Может быть, завтра утром. Может быть, завтра ночью. Я постараюсь тебе помочь.

— Ты уверен, что выиграешь?

— Уверен.

— Сколько ты дал мне?

— Не знаю. Сам сосчитаешь.

— Я оставлю их для тебя.

— Нет, — сказал Дейд. — Возьмешь их себе. Ты такой же участник игры, как и всякий. — Он встал. — Я соскучился по мальчику. Выйду, пожалуй, и побуду с ним до отлета. — Ивен тоже поднялся. — То, о чем вы говорили с ней… — сказал Дейд. — Поговорите об этом еще раз. Ее ответ мог ничего и не значить. Просто слетело с языка. Бывает же непроизвольное движение губ. Поговорите об этом еще раз. Тогда я и помочь тебе смогу.

Они вышли на лестницу, и Дейд увидел одиноко стоящего Рэда.

— Вон он стоит, — сказал Дейд. — И непохоже, чтоб плакал. А ведь ты, наверно, думал, что он сейчас плачет, не так ли?

— Да, думал.

— Почему?

— Он как Петрус Назаренус, а я видел Петруса плачущим.

— Когда? — сказал Дейд. — Когда это ты видел моего отца плачущим?

— В последний твой отъезд, — сказал Ивен. — Он плакал несколько раз. Он был уверен, что больше уже не увидит тебя. И Рэд сейчас думал о том же — что, может быть, никогда больше не увидит меня.

— Мне следовало вернуться, — сказал Дейд. — Я знал, что он старик уже. Но думал, что он сможет подождать еще чуточку.

Когда они подошли к Рэду, мальчик не обернулся.

— Рэд? — сказал Ивен.

— Да, папа, — сказал мальчик, но и тут не обернулся. Дейд Назаренус посмотрел на брата. Его твердые глаза были сейчас тверже, чем когда-либо, но и полны боли. — Будь добрым, — сказал он на родном языке. — Будь добрым к нему. — Стоя позади мальчика, он опустил руки ему на лоб. Его пальцы прошлись по глазам, носу, губам Рэда и насухо вытерли влагу.

— Это правильно, — сказал мальчик на их языке, все еще не оборачиваясь. — Что значит это слово, Дейд? — спросил он по-английски. — Ты повторил его столько раз.

— Оно значит: это правильно. Это — правильно. Скажи еще раз.

Мальчик еще раз произнес эти слова на их языке.

— Молодец, — сказал Дейд. — Теперь ты это усвоил. Ты сказал это отлично. Твой отец научит тебя еще многому другому.

Мальчик повернулся к отцу.

— Научишь, папа?

— Да, Рэд, — сказал Ивен. — Да, научу.

— Я хочу говорить так же, как ты и Дейд.

— Твой отец тебя научит, — сказал Дейд.

— На это требуется время, — сказал Рэд отцу.

— Ну конечно, — сказал Ивен.

— Научишь?

— Да.

Они двинулись дальше, Рэд между ними. Дейд неожиданно подхватил мальчика на руки и, смеясь, обнял его. Мальчик тоже рассмеялся. Дейд сказал те самые слова, за ним их сказал Рэд, и тогда наконец Ивен Назаренус сказал их тоже.

— Это правильно, — сказали они все трое на своем языке.

На обратном пути в Кловис мальчик сказал:

— Запах камня в доме — от Дейда. Я не знал этого точно до тех пор, пока вы с Дейдом не подошли ко мне, когда я стоял там один. Пока мы были в здании, я думал, что это, наверно, от мраморного пола, а не от Дейда, но запах остался и тогда, когда мы вышли наружу. От Дейда пахнет камнем. От Евы — сеном и медом и еще чем-то другим, только чем, я не знаю. От Флоры Уолз пахнет холодной водой и зелеными листьями.

— Тебе нравится Флора? — сказал Ивен.

— Если хочешь знать, она мне нравится по-настоящему, — сказал Рэд. — Фэй и Фанни мне тоже нравятся, но по-настоящему — только Флора.

— Почему?

Ивен хотел это знать. Он хотел знать, почему его сыну понравилась Флора. Почему понравилась Суон ему самому, Ивену? Почему он решил, почему поверил, что из всех женщин на свете Суон — та единственная, которая для него и с которой ему иметь сыновей и дочек, та единственная, с которой он просто и с удовольствием покорится бессмыслице жизни? Почему он все еще любит Суон?

— Я люблю ее, — сказал Рэд, — потому что мне хорошо с ней.

— Что же она такого делает, от чего тебе хорошо с ней? — сказал Ивен. — И как?

Что делала такого Суон, от чего ему было хорошо а ней? Как она превращала для него в веселье и радость эту жизнь со всей ее горечью и нелепостью? Как она заставляла его радоваться тому, что и он живет на свете, что ему это выпало? Как? Как она это делала?