Уильям Сароян - Повести и рассказы

Она отправилась в комнату Рэда и увидела, что он лежит с открытыми глазами.

— А ну иди обратно в постель, — сказал он.

— Давай оденемся, выйдем и нарвем инжиров.

— Еще очень рано. Иди спать.

— Уже светло, — сказала Ева. — Давай постоим около насоса и поболтаем.

— Нет, — сказал Рэд. — Дай маме поспать. Дай папе поспать. Мы разбудим их.

— Почему?

— Потому что будем одеваться, разговаривать, ходить по дому и вокруг. Иди обратно в постель.

— Давай выйдем на лужайку и постоим на голове.

— Нет. Еще очень рано. Пусть они поспят. И ты иди спать. А когда снова проснешься, приходи, и мы вместе оденемся.

— И выйдем поесть инжиров или постоять на голове?

— Поесть инжиров. Еще очень рано, чтоб стоять на голове.

— Да, — сказала Ева. — Еще очень рано.

— Ну, идешь ты обратно или нет?

— Почему папа тебя взял с собой, а меня не взял?

— Ты девочка, — сказал Рэд.

— Я мальчик, — сказала Ева.

— Ты девочка, — сказал Рэд.

— Я девочка, — сказала Ева, — но я и мальчик. Я лучше, чем мальчик. Я лучше всех.

— Не лучше меня, — сказал Рэд.

— Лучше, — сказала Ева.

— Не говори так, — сказал Рэд.

— Я лучше, — сказала Ева.

— Ну ладно, иди обратно и еще немножко поспи, — сказал Рэд. — Когда проснешься, приходи, мы вместе оденемся. Но только смотри, шума не поднимай. Дай им поспать.

Она ушла. Рэд вспомнил слова, которым он выучился вчера: это — правильно. Он обрадовался, что вспомнил их, что сумел их произнести и что отец научит его всему языку вообще. Потребуется куча времени, чтоб усвоить весь язык и говорить на нем так, как говорили Дейд и отец. Он вспомнил отдельные звуки и как их произносили Ивен и Дейд, разговаривая друг с другом. Рэду понравились эти звуки и хотелось бы знать, что они означают. Хотелось бы, чтоб его отцу было сейчас хорошо. Хотелось бы, чтоб его матери было сейчас хорошо.

Сестра снова заглянула к нему в приоткрытую дверь.

— Ева, — сказал он. — Иди ты спать.

— Я пошла, — сказала Ева. — Я пошла обратно, забралась в постель и поспала. Теперь уже не рано. Уже поздно.

— Ты вовсе не поспала.

— Поспала.

— Неправда.

— Правда. Я поспала.

— Ты же выдумываешь, Ева.

— Совсем и не выдумываю. Давай одеваться.

— Нет, — сказал Рэд. — Пускай они поспят. Иди к себе и полежи. Скоро мы встанем и оденемся.

— Я не могу пойти к себе.

— Почему?

— Там кто-то есть.

— Никого там нет.

— Есть, говорю тебе.

— Нет, Ева. Опять ты выдумываешь.

— Кто-то мертвый, — сказала Ева.

— Кто? — сказал Рэд, потому что поди разберись, когда она выдумывает, а когда нет. Все, что она сказала, звучало как правда.

— Не знаю кто, но мертвый.

— Ты не выдумываешь, Ева? Только честно.

— Нет, это правда.

Рэд посмотрел на нее, силясь угадать, правду она говорит или выдумывает.

— Мне страшно, — сказала она.

Рэду тоже стало страшно. Он соскочил с постели. Он направился по коридору к комнате сестры, и Ева за ним, и оба они шли медленно, как из-под палки, словно их подстерегала большая опасность. Рэд был здорово испуган. И Ева теперь уже и сама не сказала бы со всей уверенностью, что там, в ее комнате, нет мертвого человека. Дойдя до двери, Рэд ринулся в нее напролом, почти ослепший от безумного страха. Когда же в глазах у него опять прояснилось, он убедился, что в комнате никого нет.

— Исчез, — сказала Ева.

— А где он был?

— Вот тут, — сказала Ева. Она ткнула пальцем в самую середку пустой фруктовой вазы.

— Вечно ты выдумываешь, — сказал Рэд. — Ну ладно, одевайся.

— Тебе придется помочь мне с туфлями.

— Хорошо.

Он ушел обратно в свою комнату и справился с одеждой за каких-нибудь две минуты. Вернувшись к Еве, он нашел ее почти одетой. Он помог ей застегнуть туфли, и они выбрались в гостиную, а оттуда, очень тихо, через входную дверь — из дому. Они обогнули дом и вышли на задний двор, к инжирному дереву. Рэд сорвал с нижней ветки спелую ягоду и дал Еве, она очистила ее и съела. Потом он взобрался на дерево, и там инжиров было множество, он срывал их и один бросал сестре, а другой съедал сам.

С полчасика они поболтали про выдумки и про мертвецов, а потом, когда наелись инжиров, Рэд спустился с дерева и повел Еву к тому месту, где нашел вчера Флору Уолз. И здесь они провели с полчасика. Но когда вернулись к дому, родители их все еще спали. Дом все еще молчал.

— Давай разбудим их, — сказала Ева.

— Не надо, — сказал Рэд. — Пускай поспят.

— Уже поздно, Рэд. Ужасно поздно.

— Не поздно. Пускай поспят.

Они постояли у насоса и опять завели разговор, но голоса их могли разбудить спящих, и поэтому Рэд повел Еву посмотреть на гранатовые и оливковые деревья.

— Мы совсем одни в целом мире, — сказала Ева. — Только ты и я, Рэд.

— Нет, мы не одни.

— Одни, — сказала Ева. — Ни отца, ни матери. Только брат и сестра, совсем одни в целом мире. Ты убьешь их, если они придут схватить меня?

— Кого их?

— Тех, кто приходит за нами.

— А кто они?

— Не знаю. Ты их убьешь?

— Да, — сказал Рэд.

Девочка задумалась о тех, кто приходит за ними, и о том, как брат ее их убьет, одного за другим, а затем ее глаза обратились к гранатовым деревьям.

— Дай мне гранат, — сказала она.

— Они еще не спелые, — сказал Рэд.

— Все равно, дай мне.

Рэд прыгнул, чтоб поймать нижнюю ветку, но поймал только листик. Листик оторвался от ветки, а сама она распрямилась и задрожала, и гранаты заплясали на ней, но вниз не упали. Рэд прыгнул снова, поймал веточку, одной рукой пригнул ее как можно ниже, другой потянулся за гранатом. Он сорвал самый большой, отпустил ветку и протянул гранат Еве. Она внимательно рассмотрела его со всех сторон и сказала:

— Я сохраню это навсегда.

— Зачем?

— Чтоб вспоминать тебя, когда ты умрешь.

— А ты мне что дашь, чтоб и я вспоминал тебя, когда ты умрешь? — сказал Рэд.

— Я дам тебе что-нибудь, — сказала Ева. — Ты мой маленький брат.

— Я твой большой брат.

— Ты мой большой брат. Я дам тебе что-нибудь.

— Когда?

— Когда достану, — сказала Ева.

Они побрели назад к дому, все еще разговаривая о памяти, о любви и смерти и надеясь, что отец и мать уже проснулись, потому что и Рэд, и Ева уже стосковались по ним и хотели снова увидеть, услышать их и ощутить их запах, и даже, может быть, немножко помочь им в том, что касается памяти, любви и смерти.

Он спал, так что она могла говорить ему что-то, говоря это и себе, — говорить сквозь сон, она и сама еще не совсем проснулась, и тело ее было охвачено дремой, оно было оцепенелое и бесчувственное, и голос ее был медленный, сонный шепот, и сон то отпускал ее, то снова сковывал.

— Ивен? — говорила она. — Я не знаю, что случилось, но и знаю тоже. Я знаю, что случилось. Я не хотела этого и хотела. По моей вине это случилось. По моему желанию, а не само собой. Я сделала это, потому что хотела, Ивен. И не раздумывала, с кем я, потому что мне было все равно, потому что я не люблю раздумывать, все раздумывают слишком много, а я не раздумываю совсем.