Уильям Сароян - Повести и рассказы

Она жадно съела все, что было у нее в руке, до последней крошки. Ева сделала то же, что и Фанни, и стала так же жадно есть сердцевину своей половинки.

Было сладко и вкусно, и сидеть там, где они сидели, было приятно; медленно текла вода по каналу, повсюду вокруг росла трава, и солнце уже зашло, но свет его еще оставался, и цвет травы все еще был зеленым, а очертания листьев — четкими.

И хоть Ева и чувствовала, что живот ее набит до отказа и даже вздулся, ей все же хотелось продолжать. К тому времени, когда она доела последнюю крошку сердцевины и еще немного от остатка арбуза, Фанни уже кончила и стояла в ожидании, так что Ева тоже поднялась с места, и они пошли доигрывать игру.

— Ох, эта Фэй! — сказала Фанни. — Она просто ни во что не умеет играть. Ведь мы были как раз там, за этой самой кучей, и только потому что отходили назад, у Фэй не хватило ума догадаться. Бьюсь об заклад, что она до сих пор никого не нашла. Я на ее месте за две секунды всех бы застукала.

— Конечно, — сказала Ева, ибо она не сомневалась, что Фанни так бы и сделала.

Смеркалось. Они медленно подошли сначала к оливе, потом к миссис Блотч.

— Где Фэй? — сказала Фанни.

— По-моему, где-то во дворе, вас ищет, — сказала миссис Блотч.

— Где Флора?

— Наверное, прячется.

— Где Рад? — сказала Ева.

— Тоже, наверно, прячется.

— Фэй никого не находит, — сказала Фанни. — Мы набрели на спелый арбуз, разломали его и съели.

— Да, — сказала Ева.

Когда уже совсем стемнело, они увидели Рэда и Флору, медленно бредущих к оливе. А спустя минуту они увидели и Фэй. Сойдясь у дерева, они стояли все и смотрели друг на друга, не говоря ни слова. Они притихли, потому что игра кончилась и потому что наступил вечер.

После того как они вернулись из церкви и пообедали, Уоррен Уолз рассказал жене всю правду о той ночи, когда он побывал у Сюзи.

— Я знаю, — сказала Мэй Уолз.

— Откуда ты можешь знать?

— Я просто догадалась.

— Когда?

— Когда ты приехал за мной к дому Дейда. И все-таки я отказалась поверить в это тогда.

— Мне жаль, Мэй, но я должен был сказать тебе.

— Я знала, что ты скажешь, но думала, что тебе понадобится больше времени.

— Мне было ужасно стыдно, — сказал мужчина.

— Забудь об этом, — сказала женщина. — И мне дай забыть.

— Ты уверена, что все обойдется? — сказал мужчина. — А я-то думал, мое признание вконец расстроит наш брак.

— Ты говоришь так, словно предпочел бы, чтоб он расстроился.

— Ничего подобного. Просто я удивлен слегка, вот и все. Пять лет назад у Хантингтонов, когда я напился и приставал к их кузине из Сент-Люиса, ты реагировала не так. Ты и прежде, бывало, пугала меня, но то, что произошло тогда, по-настоящему вогнало меня в страх. Мужчине неприятно чувствовать, что любить жену вроде как повинность, чувствовать себя вроде как в принуждении, Мэй. А я себя чувствовал ужас в каком принуждении.

— Знаю я, — сказала женщина.

— Не пойму, — сказал мужчина. — Что-то произошло с тобой. Что?

— Если уж, — сказала Мэй, — они смогли нас позвать к себе, без единого намека на то, что накануне случилось, нам непременно следовало пойти к ним и держаться по-человечески. Я считала, что это очень важно — пойти к ним.

— Мне жаль, что я не понял и вел себя, как дурак, — сказал мужчина.

— Ни о чем не жалей, — сказала женщина. — В то утро я собралась ехать во Фресно, туда и обратно, чтоб все между нами наконец разрешилось. Я хотела добиться от тебя помощи. Я уверена была, что ты уйдешь, убежишь и что это будет выходом, самым легким выходом. Для меня, во всяком случае. Наш брак кончился бы. Как того требуют приличия, разводом. Он ведь уже кончился очень давно, то есть, насколько мы с тобой понимали, насколько понимаем, после рождения Флоры. Ты хотел сына. Я тоже хотела сына. Мы много тогда разговаривали об этом. С тех пор прошло шесть лет, если не больше. Конечно, со мной что-то произошло. И с тобой тоже. Мы встретили другую семью, с трудностями похуже наших, вот что с нами произошло. Было бы легче не пойти, разумеется, легче, тем более что ты позвонил уже и сказал про Йосемит. Ничем никогда ты так не обижал меня, как своим предположением, будто я жажду сунуть нос в их дела. Я не могла затаить на нее злобу, пускай даже она хлопнула мне в лицо дверью. Мы с ней поговорили. Мы долго с ней разговаривали. Вот что произошло, Уоррен. Мы разговаривали, и словно не о себе самих, а вообще о женщинах, о том, что значит быть замужем, иметь детей, быть матерью и вообще человеком — все это трудно, Уоррен, и чтобы все это получалось, нужно стараться все время. Видишь ли, мне тридцать три, Уоррен, и я хочу сына, Я все еще хочу сына.

— Я тоже, — сказал мужчина. — А мне казалось, все кончено.

Они позвонили миссис Блотч и сказали ей, что, может быть, не вернутся допоздна, так что не побудет ли она у них ночью? Она сказала, что побудет. Уолз сходил за миссис Блотч. Они сказали детям, что собираются во Фресно и вернутся домой очень поздно, и уехали. Дети переглянулись, и Фанни сказала:

— Они стараются снова любить друг друга.

В понедельник механик из гаража пригнал домой машину Дейда.

Дети в это время спали, но когда Ивен попросил механика опустить верх, Рад услышал шум, проснулся и выбежал из дому.

— Ну и жара сегодня, — сказал человек из гаража. Он поднял капот, чтоб показать Ивену, в каком отличном порядке мотор и все остальное, а Рэд залез на бампер и тоже посмотрел. Это был «линкольн» лет десяти, проездивший сотню тысяч миль, но механик сказал, что после ремонта он годится по меньшей мере для тысяч пятидесяти.

— Хотите знать, во сколько обошелся Дейду ремонт? — сказал он. — Пятьсот долларов, но практически мы сладили ему новенькую машину. Во всяком случае, на мой взгляд, она выглядит лучше, чем самые новейшие модели. Может, вы сядете за руль и подвезете меня к гаражу? А я по пути расскажу вам кое-что о машине.

Теперь и Ева выбежала из дома.

— Давай, Суон, — сказал Ивен. — Прокатимся в город на машине Дейда. А потом вернемся и придумаем, куда съездить. Давай и ты, Ева.

Они уселись на гладкие черные кожаные сиденья. Машина была темно-голубая. Она была заново покрыта лаком и отполирована.

— Это машина Дейда, — сказала Ева. — Она не наша, мама. Она Дейда.

Ивен правил с наслаждением. Мотор был почти неслышный, но огромной мощности.

Когда они высадили механика возле гаража, Ивен попросил всех пересесть вперед.

— Не очень жарко, Суон? — сказал он. — Поднять верх?

— Нет, папа, — сказала Ева. — Так мне все видно.

— Не надо, — сказала Суон. — Все равно, и с поднятым будет жарко.

— Куда мы поедем? — сказала Ева. — Надо надеть платье? Нельзя поехать вот так? В одних трусах?

— Можешь ехать в трусах, — сказал Ивен. — А платье захватим с собой, потом пригодится. Солнце тебе на пользу. И ты, Рэд, если хочешь, оставайся в трусах.