Вера Иванова - Фанатка

Но вскоре молодая мама поняла – это не так просто. Она могла дать малышу море материнской любви, но не могла купить коляску, которая ей так нравилась. Не могла купить в магазине красивые игрушки, импортные соски и белье.

И Таня закомплексовала. Она перестала гулять вместе с подругами – такими же молодыми мамами, потому что не хотела, что они с Женькой чувствовали себя хуже других.

– Дурочка, – втолковывала ей мать. – Чего ты мучаешься! Рано еще. Он же ничего не понимает! Ему все равно, куда дуть – в одноразовый подгузник или в простую марлечку. Марлечка даже лучше – тут уж постираешь и знаешь, что все чистенькое, натуральное. А что они в эти бумажки заворачивают – Бог его знает! Там, может, синтетики полно. И коляска твоя новомодная ему даром не нужна. Он что, видит, в чем его возят? Не забивай себе голову.

– Он чувствует, он все чувствует! Они все так на нас смотрят… Как будто мы нищие!

– Ну, ты уж и напридумала! Чувствует он. Ты парня с свои-то комплексы не одевай! Это ты, ты сама себе проблемы навоображала, а парень-то ничего этого не знает, живет, радуется… Вон, смотри, на целый килограмм поправился! Ты об одному только беспокойся, как бы у тебя молоко не пропало…

Однако мамины слова не утешали Татьяну. С рождением Женьки денег в семье стало катастрофически не хватать. А что будет, когда парень подрастет и действительно начнет понимать, что к чему!

Она начала искать работу.

Возможности ее были ограничены – оно кормила Женьку и могла работать только дома либо несколько часов с гибким графиком.

Чего только она не перепробовала за первый год Женькиной жизни! От секретарши на телефоне и расклейщицы объявлений до курьера и сборщицы выключателей. Несколько недель перед выборами даже разносила по почтовым ящикам листовки какой-то партии – она так и не запомнила какой. Да это было и неважно – главное, партийцы ей неплохо заплатили. Но все эти варианты не устраивали Татьяну – там, где платили действительно хорошо, работа оказывалась временной, а там, где приходилось трудиться до седьмого пота, давали просто копейки.

Но в конце концов Тане, как и каждому упорному искателю работы, повезло. В городке открылось ателье вязаных вещей, туда начали принимать изделия новинских мастериц, и вот тут-то Татьяна и ухватила фортуну за хвост. Она вязала с детства, со второго класса. Вначале ее учила мама, потом несколько лет девочка занималась в кружке вязания ДК. От первых шапочек и шарфиков для кукол Таня перешла к серьезным вещам, доступным только самым опытным вязальщицам. Она любила это рукоделие – стук спиц и шорох нитки успокаивали ее, а вид рождающейся из тысячи петель вещи доставлял настоящее наслаждение. Она могла вязать везде – перед телевизором, в очереди в поликлинике, в автобусе… В начале она вязала по моделям из журналов, а потом начала придумывать свои.

С рождением Женьки эксперименты Татьяны приостановились – не было денег на хорошую шерсть. Однако и самому малышу вязанных вещей хватало с избытком – это радовало Татьянино сердце! Таких кофточек, пинеток и шапочек, такого шикарного вязаного одеяльца не было ни у одного младенца в округе!

В ателье изделия Тани восприняли «на ура». Их скупили все сразу, прилично заплатив. А через неделю, когда Татьяна принесла новые вещи, она увидела одну из своих кофточек на самой владелице ателье.

– Лучше Парижа, – призналась довольная женщина. – Не могла удержаться!

У Тани появились свои клиенты. Вскоре она уже обвязывала полгорода, денег заметно прибавилось, и почти целый год, до самого первого Женькиного дня рождения, она жила спокойно и почти что счастливо. Вот только зрение у Татьяны от интенсивного и частого вязания по ночам начало портиться. Врач выписал ей очки, и Татьяна скоро привыкла к ним, хотя вначале стеснялась. Одно в ее жизни не изменилось – она все так же «фанатела» от Жеки, не пропускала ни одного концерта с его участием, знала наизусть все его песни, смотрела все его клипы. Едва только маленький Женька стал осмысленно смотреть на мир, Татьяна показала ему в телевизоре Жеку-старшего и объявила:

– Сынок, вот твой папа!

Ребенок не должен чувствовать себя ущемленным оттого, что ему приходится расти без отца! Если даже он никогда и не увидится с этим отцом, он должен знать его в лицо, должен городиться своим замечательным, талантливым, блестящим папкой! Татьяна решила это вскоре после того, как узнала о своем отце. И сама же пресекла все возражения со стороны матери.

– Ты не знаешь, каково это – жить без отца! Насмешки, косые взгляды, наивные вопросы, лицемерная жалость… нет, я своему сыну такого не желаю!

Так что уже к своему первому дню рождения малыш, тыча пальчиком в телевизор, радостно верещал:

– Па-па! Па-па!

Городок между тем жил своей, спокойной и размеренной жизнью. За прошедший год, как и за предыдущие пятьдесят лет, в нем не изменилось почти ничего – разве что еще больше обветшали и покосились дома, обмелела речка, повзрослели дети.

Теперь это были уж не те безалаберные фанатки, что почти два года назад. Многие девчонки закончили школу и разъехались, другие остались в Новинске. Однако теперь их мало что связывало – из фан-клуба они вышли, да и сам фан-клуб распался – популярность Жеки шла на убыль. Его все еще довольно часто можно было увидеть по телевизору, однако песни его – это были все те же хиты прошлых лет. Ничего нового и интересного он после своего последнего альбома полуторагодичной давности (результат гастролей в Новинске) так и не написал.

Как это ни странно, осталась в Новинске и Ната. Многие ждали, что она отправится в Москву, к тетке, однако Ната так и не уехала. Татьяна, как и многие в городе, даже иногда задавалась мыслью: «А была ли тетка-то? Может, никакой тетки и в помине не было, и Ната просто выдумала ее «для понта», чтобы завоевать авторитет у девчонок?» Во всяком случае, после школы бывшая председательша фан-клуба закончила курсы парикмахеров и теперь работала в салоне на площади. Они с Татьяной давно позабыли былую неприязнь и даже стали закадычными подругами. Именно Ната рассказала Татьяне, что ни для кого в городе не секрет, кто отец ребенка, и что по этому поводу все взрослые негодуют, а все девчонки восхищаются.

– Дуры, они, конечно, – задумчиво качала головой Ната. – Лоботряски. И мы с тобой дуры были. Ох, какие же дуры! Особенно ты, Танька. Малохольная какая-то. И как ты только после этого не сломалась, ума не приложу!

– Любила, от того и не сломалась. Я потом, после всего этого, сама на себя дивилась – и как только решилась на такое! Главное, по отношению к нему, самому Жеке, это просто диверсия какая-то вышла. Так что насчет дуры – это ты стопроцентно права. Да что там говорить, я, наверное, еще и сейчас дура. Вы-то все отгорели, а я все еще люблю его. Ничуть не меньше, чем раньше.