Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

- Кондратьева, что с вами? Будто и не вы вовсе! - недоумевала наша главред. Безупречно сидящий костюм, очки от Шанель, намертво залакированная суперкороткая, практически мужская стрижка, немаленькие бриллианты в ушах - это всё, что я могу сказать о той незаурядной женщине. - Может, вы устали или нездоровы?

- Извините. Больше не буду. Исправлюсь. Спасибо за беспокойство, я здорова.

Я-то здорова. Как корова. Все мысли о Вере, страх, как ржавчина, разъедал меня изнутри, делая рассеянной и глупой.

- Белла, что-то случилось?

Оказывается, у кабинета главреда меня ждала Нина Сергеевна. Я удивилась:

- Что вы тут делаете?

- Вас жду, - смущённо ответила та. - Я слышала про... вашу ошибку, там скандалили. Настолько на вас непохоже, и я подумала, что-то случилось.

- Да. С моей подругой плохо, - и я вкратце рассказала тёте Моте про Веру. Нина Сергеевна взяла меня под руку, мы медленно пошли по коридору к своим рабочим местам, а она тихонько сжимала мою ладонь как бы поддерживая и сочувствуя.

Наконец, мы дождались первой химии. Мы с Аллой Андреевной отвезли совсем уже слабенькую Верочку в больницу. И началось лечение.

Удивительное дело: как только за Веру взялись по-настоящему, мы обе, я и Алла Андреевна, воспряли духом. Надежда вдруг стала такой мощной и всепобеждающей, что мы опять смеялись, шутили, потому что пришла уверенность: теперь всё повернётся вспять, победа близка.

В больнице не очень разрешали навещать "химиков", но, когда удавалось пробиться, я летела к ней в палату.

Вера-веточка. Веточка-Верочка. Худенькая, хрупкая, лежала она на больничной койке, полностью закрытая одеялом, потому что всё время мёрзла, хотя на дворе уже начинался тёплый август. Маленькая головушка... без волос.

- А они говорили, что, может, и не выпадут, это необязательно, - смущённо сказала Вера, ладонями будто пытаясь прикрыть голову. - Очень противно, да?

"А на челе его высоком..."

- Ой, какая прелесть! Такой клёвый Фантомасик! - радостно воскликнула я, всей волей давя ком боли в груди. - А у тебя качанчик-то какой формы хорошей!

- Я оставлю вас девочки, поболтайте, пока пойду кофе выпью, - сказала Алла Андреевна, которая оказывается, была уже здесь, а я её даже не заметила, сразу впившись взглядом в подругу.

- Ой, здравствуйте!

- Всё нормально! - Верина мама обняла меня за плечи и поцеловала в щёку. - Секретничайте! - и ушла, оставив нас в прекрасной очень дорогой палате.

- А здесь такой прям Хилтон, - сказала я, оглядываясь и оценивая картинки на стенах, телевизор на кронштейне, удобное кресло и столик с журналами.

- Просто супер, пять звёзд, - вяло улыбнулась Вера. - Но я всё равно рада, что завтра домой.

- Правда? - от радости я хлопнула в ладоши.

- Ага. До следующего курса "химии" через три недели.

- Ну, и здорово! Я помогу тебя транспортировать.

- Я что - недвижимость, что ли? - засмеялась Вера. - У меня и вещей тут нет, и ходить я могу. А поедем домой мы днём, ты будешь на работе. Приезжай лучше вечером, если сможешь, прямо к нам.

- Обязательно! Ещё бы я не приехала.

И я старалась приезжать к ним каждый день. Казалось, Вере дома стало лучше, она часто вставала, сидела со всеми за столом, смеялась анекдотам, смотрела телевизор. К сожалению, быстро уставала, и мы дружным хором гнали её прилечь.

Мне казалось, что в ней росла уверенность в хорошем исходе. В Вере появилась вера (прошу прощения за неуместный каламбур). В медицину, в "химию", в успех. Но однажды, когда её мама пошла загонять Виталика в кровать, что летом весьма непросто, Вера вдруг взяла меня за руку и попросила придвинуться ближе, чтобы она смогла говорить тихо. Напрасная предосторожность: с некоторых пор её голос и без того был едва слышным.

- Меня это мучает, я должна кому-то сказать. Маме, естественно, не могу. Знаешь, чего я боюсь больше всего?

- Догадываюсь. Но мы вроде уже прошли этот этап?

- Ты подумала о смерти? Не угадала! Больше всего на свете я боюсь остаться жить.

Я в испуге отпрянула от подруги - что с ней? Помешательство? Последствие "химии"?

- Да не дёргайся! Дослушай. Теперь я знаю, что такое немощь и невозможность быть полноценным человеком. И представила: вот я выжила, меня спасли от смерти, но я всё равно не здорова, больна, слаба и надолго, на много лет. Именно этого я боюсь до дрожи! - Вера говорила шёпотом, но очень горячо. - Самое ужасное, что может случиться в жизни - немощь, болезнь. Ты виснешь на родных, как гиря, верига, тяжеленный каменюка! Невыносимое чувство, Белка! Висеть на пожилой маме, на маленьком сыне...

- Что ты несёшь? - так же горячо зашептала я, стиснув Верину руку. - Они обожают тебя, ты им нужна, они не могут без тебя жить! И я тебя люблю, и мне ты нужна! Какие вериги, камни, как ты можешь?

- Могу, Белка, могу! Я понимаю, что ты хочешь сказать, понимаю их и твои чувства. А кто поймёт мои? - из её глаз покатились капли, такие огромные! Может, потому что её личико стало очень худеньким, они и казались такими большими. - Мне-то от этого плохо, я - я! - не хочу!

- А с чего ты вообще взяла, что будет именно так? - возмущалась я. - Ты вылечишься, станешь такой же, как прежде, всё вернётся на круги своя.

- А если нет?

- Да почему же нет?

- А вдруг?

- Вера, это не разговор. Ты сейчас должна быть настроена на победу. Лечение начато, начато успешно, с чего вдруг упадничество?

- Не знаю. Просто подумала, что если выбирать - жить так, как сейчас, или умереть, то лучше второе.

- А будет третье! - твёрдо сказала я. - Ты выздоровеешь и тебе станет невыразимо стыдно за... - в это мгновение открылась дверь и вошла Алла Андреевна:

- Фух, угомонился, бандит! Как вы тут, хорошие мои? Что случилось? - она смотрела на зарёванную дочь, по моему лицу ей всё равно не удалось бы ничего понять. - Что с тобой, Верочка? Тебе плохо?

- Мы просто ударились в воспоминания, в ностальгию, - поспешила я на помощь подруге. - Вот её и расквасило.

- А... понимаю, - с облегчением кивнула Алла Андреевна. - Только рано вам ещё ностальгировать до слёз. Обычно это случается, как правило, сильно после сорока.

- Ну, конечно, у всех одинаково, - проворчала Вера, шмыгая носом и вытирая ладонями лицо.

- Как правило! Это чувство накатывает, когда уже большая часть жизни позади. А если впереди ещё столько всего, какая такая ностальгия по прошлому? Сплошные мечты о будущем.

Да уж. Мечты...

- Когда второй курс начинается? - спросила я.

- Ну, вот числа двадцать пятого оплачу и через пару дней ложимся, - улыбаясь, ответила Алла Андреевна. Она была настроена только на хорошее.

На пути к двадцать пятому в порядке очереди вооружённым бандитом, жестоким и безжалостным, встало семнадцатое.

17 августа 1998 года. Дефолт. Кризис. Падение рубля в четыре раза за пару недель. Проще говоря - всё рухнуло.