Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

- А вы сохраните для меня место? - улыбнулась я.

- Что-нибудь найдём, придумаем!

Почему бы нет? Ещё одно маленькое успокоение: если что пойдёт не так, и я вернусь, то всегда могу ткнуться сюда за работой.

С Ниной получилось очень неожиданно. Болезненно, печально. И даже театрально, но уж как есть...

Накануне моего последнего дня на работе, мы пошли обедать. До этого я ничего Нине не рассказывала, возможно, немного из суеверия. Теперь всё было очевидно, и в непринуждённой обстановке столовой я сообщила:

- Покидаю родину, между прочим, - Нина замерла и вопросительно уставилась на меня. Я весело напела: - "И недаром люди-одесситы очень популярны на земле. Уважают их антисемиты, любят в Вашингтоне и Кремле..."

- Не поняла, - пролепетала Нина. - Ты уезжаешь совсем? На ПМЖ? В Америку?

- Почти совсем. На ПМЖ. В Израиль.

- Почти?

- Ну, теперь никто не уезжает навсегда. Даже наша начальственная мадам намекнула, что, если передумаю и вернусь, могу рассчитывать на место и жалованье.

- И когда?

- Через три недели...

Тут и случилось: Нина так дёрнулась, что опрокинула на пол чашку с чаем.

- Ой! Нет! - воскликнула она и расплакалась. Что происходит?

Нина, хлюпая носом, как провинившаяся девчонка, села на корточки и стала собирать осколки. Я бросилась ей на помощь. А она всё всхлипывала и бормотала:

- Беллочка, как же так? Это неожиданно и... ну, почему?

Мы быстро всё собрали, чудом не порезавшись, и отнесли в мусорное ведро. Нина вытащила платок, высморкалась, ладонью вытерла глаза и глубоко вздохнула:

- Прости меня, я сейчас приведу себя в порядок, сейчас... - мы вернулись к нашему столику. Всё это время я смотрела на неё с изумлением, не зная, что предпринять, что говорить и вообще - почему она так? По большому счёту мы всего лишь коллеги, при этом я младше её на сто тысяч лет...

Она молчала, глядя в сторону, прикрыв ладонью рот и подшмыгивая носом. Мне оставалось только ждать. Наконец, Нина откашлялась, убирая из горла комок, и перевела на меня печальный взгляд.

- Понимаешь... не знаю, сможешь ли понять. Помнишь, я рассказывала, что в семье родительской было не ахти, мягко говоря? Одним из ужасных результатов этого стало то, что я не научилась дружить. С детства. У меня никогда не было подруг, представляешь? - она горько усмехнулась. - Ещё я всегда была толстой... И всё делала не так, не то, не вовремя и ни к месту. Зная, что я неприятная, никому не нравлюсь, я очень старалась быть хорошей, нужной, говорить те слова, которые люди хотят слышать. В итоге становилась навязчивой, раздражала всех, отталкивала от себя, и много-много лет не могла понять, в чём дело? Почему от меня шарахаются? Почему со мной не дружат, не приглашают в гости, не зовут в компании? Так жизнь и прошла. Дурацкая моя, бездарная жизнь...

- Нина! - воспротивилась я.

- Не надо, погоди, дай сказать, пожалуйста! Не стоит меня утешать и разубеждать, ты же знаешь, что я не идиотка, зачем? И ты всё понимаешь, и я всё понимаю. В общем, смирилась и жила себе в таком странном одиночестве: с семьёй, всегда в коллективе, но совершенно одна. Лет в тридцать была мысль покончить со всем разом, так тошно вдруг стало! Но мальчишки мои удержали. Думала, вырастут, будут меня любить... хотя бы они. Что я не так сделала? Не знаю, честное слово - не знаю! Почему и они меня не любят, проклятая я, что ли, клеймо на мне, или выгляжу как прокажённая? Белла, я нюхала себя по сто раз в день, думала, может, от меня плохо пахнет? Но нет. Почему я всех раздражаю?

- Понятия не имею, о чём ты говоришь! - от всего сердца солгала я. - А пахнет от тебя розовым маслом.

- Не лицемерь, Беллочка. Розовое масло... с юности его обожаю вместо всех духов... Мне кажется, я поняла, в конце концов, и поняла правильно: я сама себя не люблю. Даже ненавижу. Нет, хуже. Я сама себе отвратительна! Бывает, что до омерзения. С детства. С того самого времени, когда осознала, что меня никто не любит. Ребёнок не должен такое чувствовать ни в коем случае! Потому что тогда вырастет... такое, как я. И будет жить дурацкую жизнь, - Нина перевела дух и шмыгнула носом. Её глаза были красные, нос распухший, на щеках выступили неровные пятна. Кажется, все вокруг косились на неё, но ей было абсолютно всё равно. - Мужа я никогда не любила, но мальчишек своих люблю... какие бы они ни были. А им от меня будто навозом несёт. Только подай-принеси. Я ведь их обожала до полусмерти, почему так? Впрочем, не об этом сейчас... Белла, ты не поверишь: только с тобой у меня начали получаться какие-то правильные отношения, понимаешь? Ты мне очень дорога! Знаешь, я иногда мечтаю, что если бы у меня была дочка, то я хотела бы именно такую, как ты. То есть, чтобы ты была моей дочкой... то есть... прости, я такую чушь несу! Но ты для меня стала близким человеком. Совсем родным. Я понимаю, что совершаю сейчас ужасное - сама разрушаю то хорошее, что было, потому что вешаю на тебя свои проблемы, потому что снова навязчива и отвратительна, и ты уже не чаешь, как от меня отделаться. Молчи, я всё понимаю! - она замахала руками, заметив, что я собираюсь возразить. - Молчи! Просто... это удар - твой отъезд. Ну и пусть ты теперь меня будешь обходить по кривой, пусть я тебя разозлила. Так даже проще. Прости. Всё, - она вдруг неожиданно резво для своей комплекции вскочила и убежала из столовой. А я так и осталась сидеть над нетронутым обедом. Вот уже не первый раз тётя Мотя заставляет меня заново всё переоценить и понять, что я ни фига не разбираюсь в людях. И вообще чего-то важного в жизни не понимаю. Может, мне пока простительно? Или уже нет?

Зато теперь знала: конечно же я вернусь! Если только снова не опустится железный занавес и не случится какая-нибудь диктатура, то непременно вернусь. Буду жить на две страны. Не знаю, как, не знаю, на что, но цель у меня нынче именно такая.

И вот настал предпоследний день, завтра уже лететь. Как всё удивительно быстро сложилось! И полгода не успело пройти после тех политических событий, от которых меня заштормило настолько сильно, что созрело решение об отъезде. В совокупности с моими личными переживаниями случился маленький ад, выпихнувший- таки меня с родины.

Мама порадовалась бы отъезду. Эх, мама! Не за лучшей долей едет твоя дочь, а от тошноты, опустошённости и непонимания, зачем, как и для кого (чего) жить. Чему тут радоваться? На душе тяжело, нет никакого предчувствия обновления, радости от предстоящих новых впечатлений и прочего предотъездного приятного мандража.

Накануне к ночи на связь по "аське" вышла Люда. Весёлая, радующаяся за меня подруга.

- Ну, ты как?

- Собралась. Два больших чемодана. Только летнее, но его оказалось много.

- Молодец! А настроение?

- Никакого. Лучше не спрашивай.

- Да ты что, Белочка! Приключение же, новая жизнь, впечатления! Что с тобой?