Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане [litres]

– Ну, например, вон там в углу он за год продолбил клювом огромную дыру в стене, – сказала Джейн. – Удивительная настойчивость. Сэр Джон говорил, что если Танкред хотел бежать отсюда, то взял неверное направление. Если бы мне была дорога опрятность, как она дорога многим другим, я бы, пожалуй, могла…

– Он разговаривал, – сказал Роджер.

– Именно, – кивнул инспектор. – Тогда я стал интересоваться, о чем он разговаривал. И тут выяснились любопытные вещи. Танкред повторял за тремя своими хозяевами: у него были любимые фразы, безусловно восходившие к сэру Джону, были реплики, принадлежавшие леди Хелен (они касаются кухни), и было кое-что от молодого хозяина.

– Львы, белена и краали, – сказал Роджер, – это от Генри, конечно.

– Как вы помните, – сказал инспектор, – я опросил всех на этот предмет, и в итоге у меня в руках оказался очень приличный набор рецептов, призывов, раздумий и воспоминаний. Многие из тех, кого у нас считают писателями, обходятся меньшим… И тут выяснилось вот что. У всех, кого я расспрашивал, наборы фраз пересекались, хотя бы отчасти. Единственным исключением был мистер Годфри: то, что ему удалось вспомнить из разговоров Танкреда, никаких параллелей не имеет. По случайности я спрашивал мистера Годфри первым, он был застигнут врасплох, и мне тогда показалось, что он не вспоминает, а придумывает. Он смотрел в сад и наспех заимствовался оттуда, лишь бы не выдать мне то, что он действительно помнит.

– Но зачем было это скрывать?

– Мистер Годфри проявил осторожность, – отвечал инспектор, – и сделал мне своеобразный комплимент. Он решил, что если отрывочные реплики попугая навели его на след сокровища, они могут навести на этот след и другого. Поэтому мистер Годфри не мог рассказать мне правду; поэтому он и решил избавиться от Танкреда – пока попугай был жив, его неистощимая общительность была угрозой для любых медлительных затей.

– Гм, да, – сказал Роджер. – Все время представлять, что где-то сейчас говорит попугай, соединяя фразы в произвольном порядке, и кому-то с его болтовней может повезти даже больше, чем тебе, – это ведь с ума сойдешь.

– Убийство Эмилии было случайностью, – продолжал инспектор, – но, будучи совершено, оно дало мистеру Годфри возможность заодно избавиться от попугая и представить второе убийство несчастным случаем.

– А потом? – спросила Джейн. – У вас ведь были и другие поводы его подозревать?

– Еще один повод дала Энни, – сказал инспектор. – Бедная своенравная горничная, которая думала, что сама со всем разберется. Помнится, мисс Робертсон слышала от нее, что она-де справится с теми, кто протягивает руки куда не надо?

– Да-да, – подтвердила мисс Робертсон.

– Я промедлил с допросом Энни, потому что увлекся черным человеком и другими вещами, а когда убийца меня опередил, мне остались от нее лишь эти слова. Как я ни пытался, а все не мог понять, что они значат, и тогда решил понимать их буквально. Энни говорила о руке, потому что видела руку.

– Это метонимия, – произнес Роджер, поднимая палец. – Она есть на Сицилии.

Викарий покосился на него без приязни.

– А тут как раз я нашел в библиотеке отпечаток квадратной подставки, точно такой, как на этом столике в день убийства, и мне пришли некоторые мысли, не столько доказательного, сколько художественного рода. Мистер Хоуден, когда вы обнаружили пропажу книг?

– Позавчера утром, – сказал Роджер.

– А накануне они еще были?

– Да, помнится, днем я их листал.

– Очень хорошо. Представьте себе: четыре дня назад, вечер. Энни одна в библиотеке, она хочет забрать книги, которые обещала букинисту, и переставить оставшиеся так, чтобы не было видно пропажи. В это время убийца подходит к библиотеке. Дверь открывается внутрь. Он приоткрывает ее, он даже не входит, лишь протягивает руку, чтобы проверить, на месте ли то, что он там оставил.

– Зачем это было нужно?

– Он нервничает, – сказал инспектор.

– А почему он оставил эту обезьяну в библиотеке?

– Потому что это было безопасное место. Никто бы ее там не заметил.

– По-моему, вы нас недооцениваете, – сказал викарий.

– Кто из вас смог вспомнить, что стояло на этом столике? – поинтересовался инспектор.

– Гм, да. Продолжайте.

– Так вот, он думает, в библиотеке никого нет, но там Энни, прячущаяся в сумерках. Она видит, как в дверь просовывается рука…

– Левая, – ввернул Роджер, прикрывший глаза, чтобы удобнее представлять, как он идет по коридору и открывает дверь.

– Да, спасибо, мистер Хоуден. Просовывается левая рука, трогает обезьяну на полке и тотчас исчезает. Энни девушка смышленая, она поняла, что здесь делает эта обезьяна. Кроме того, она узнала руку, иначе бы сейчас была жива.

– Кажется, это не очень просто, – заметил викарий.

– Есть способы, – сказал инспектор. – Конечно, саму по себе руку, если у нее нет особых примет, узнать вот так нелегко, но то, что на ней надето…

– Кольца! – воскликнула Джейн. – Вот зачем!..

– Да, – кивнул инспектор, – а когда я выяснил, что у вас и мисс Робертсон они такие, что их легко спутать (прошу меня простить), у викария и мистера Хоудена левая рука без колец, зато у мистера Годфри на ней такой перстень, что его различишь издалека и не спутаешь ни с чем, – мои подозрения усилились.

– По совести, это слабый довод, – сказала Джейн. – Почем знать, так ли все произошло или нет.

– Слабый, – согласился инспектор, – поэтому я и не придавал ему большого значения и поставил в середину своего рассказа, как предписывают учебники риторики. А что до того, угадал я или нет, то мы спросим у мистера Годфри. Он не откажется удовлетворить наш интерес, правда?

Мистер Годфри молчал.

– А что дальше? – спросила Джейн.

– Энни забрала обезьяну, – сказал инспектор, – оставив мистеру Годфри и мне лишь смазанный отпечаток на полке. Она схватила влажной рукой статуэтку, на которой запеклась кровь, а потом и три тома «Старых мастеров», которые рассчитывала выгодно сбыть, – отсюда, я полагаю, и появился красный отпечаток на одном из томов: это кровь Эмилии.

– А почему у нее были мокрые руки? – спросила Джейн.

– Потому что тем вечером миссис Хислоп нашла в доме розетку с айвой, – сказал Роджер, – и Энни битый час бродила по лестницам с мокрой тряпкой, чтобы все видели, в каких она заботах.

– Значит, Энни узнала убийцу? – спросила Джейн. – И что было дальше?

– Видимо, она думала шантажировать мистера Годфри, – отвечал инспектор, – а он ей этого не позволил.

– Он ее убил.

– Да, он ее отравил, устроив ради этого ваш римский ужин, а тем же вечером в общей суматохе, проникнув в комнату Энни, отыскал в ее вещах обезьяну и спрятал понадежней.

– И все это происходило рядом с нами, – пробормотал Роджер, – а мы ничего не знали. Потрясающе.