Фигль-Мигль - Долой стыд

— Я и говорю: какая разница, мебель это или разработка Имперского разъезда. Делай, что должен! Последствия — вопрос кому-то другому. На Нюрнбергском, возможно, процессе.

— Но мебель, — сказал я, против воли втягиваясь в идиотскую дискуссию, — мебель по определению имеет смысл. Ею можно пользоваться.

— Это вы не видели образцы премиального дизайна. Съездите-ка вы в Мариинский к Фуркину. Его, конечно, трудно представить лезущим в мою форточку, и вообще я на него не думаю, но вы могли бы ловко выведать, известно ли ему уже что-то. Фуркин, знаете, он как лакмусовая бумажка. По нему — грамотнее сказать, посредством него — определяется состояние секрета. Секрет это или уже ерунда на палочке. Ну, что думаете?

Я уже боялся думать в его присутствии.

И ни к какому Фуркину не поехал.

Я всегда радовалась общим выходным и старалась их приукрасить, а Максимчик, радуясь или нет, принимал участие. Получалось не очень разнообразно — театры-музеи под запретом, в гости пойти не к кому, — но всё же какие-то развлечения у нас были: кино, бильярд, просто прогуляться и, если удаётся растолкать и погода хорошая, залив и пригородные парки. Но в последнее время у Максимчика дважды подряд находилось неотложное дело, а на третий раз он не стал ничего объяснять: буркнул «я пошёл» и испарился, пока я мыла после завтрака посуду и пол на кухне.

Конечно, я сама виновата и нужно было сказать накануне, что у нас есть планы. Я избегаю начинать зудеть о наших планах заранее, потому что это вырабатывает стойкое отвращение к запланированному мероприятию и его инициатору тоже. Но предупреждаю всегда, и если вчера не успела, так это из-за того, что Максимчик ещё спал, когда я уходила на работу, а я уже спала, когда он вернулся.

Стала припоминать, и обнаружилось, что единственным общим у нас остаётся новая кровать, а семейная жизнь рассыпается, толком не начавшись. Да, думаю, Анжелочка, приплыли. Эта лошадка скорее утонет, чем попьёт.

Взялась, раз уж так вышло, стирать-гладить; шуршу по хозяйству и прикидываю, как быть. Увезти его в Париж на новогодние праздники? Это деньги, визы, и я ещё не знаю своего рабочего расписания, у нас такие бои всегда идут за эту неделю. И самое главное — я вовсе не была уверена, что Максимчик согласится куда-либо ехать, Париж не Париж.

Даже в безоблачные наши первые месяцы нам обоим, мне и ему, стоило огромного труда выбраться в Египет, и тогда Максимчик, хотя внутри упираясь, прикладывал усилия, сам себя, можно сказать, тащил за шкирку, а теперь нас двоих поволоку я — по пересечённой, надо думать, местности. В тот раз в Египте мы очень хорошо провели время, пусть и пришлось пойти на уступки, отказавшись от достопримечательностей. Пляж, море — чего тебе ещё? сказал Максимчик. Сфинксы у нас самих есть, и никто почему-то к ним паломничества не устраивает. А как же, говорю, пирамиды? Да и сфинксы наши маленькие, а эти вон такие. Тогда бедняжка подумал, что я намекаю, будто размер имеет значение, и надулся, но ведь глупо говорить, что он его не имеет, если всё доказывает обратное.

К Академии художеств, посмотреть на сфинксов, я пошла, как только мы вернулись. Из-за размера или из-за того, что вокруг были дождик и Петербург, а не солнце и Египет, они показались мне усталыми, как зверьки в зоопарке. Такие, бедняжечки, замученные, прямо сфинксы Достоевского, каждый со своей печалью и особой грустной думой. Ничего общего с теми, в природной среде обитания. Хотя, может быть, кто знает, сфинкс в принципе грустное животное.

Можно поехать и не за границу. Можно подобрать санаторий, пансионат не очень далеко за городом, поехать покататься на саночках в такие места, где достаточно снега, — конечно, не в настоящие горы. Я была бы рада попробовать, но Максимчик в настоящих горах носа на улицу не покажет, будет сидеть в номере или баре гостиницы и злиться на весь свет, с меня начиная, и я его буду раздражать вне зависимости от того, где окажусь: рядом с ним или с нормальными людьми на лыжах. Не получится у нас сейчас отдых.

Только закончила и присела с журнальчиком, звонит Машечка. Голос — будто на собственные похороны хочет пригласить, но стесняется. Ладно. Пойдём, говорю, поедим мороженого.

Этот день был богат на несостоявшиеся события. Я осталась без общего выходного, Машечка — без перспективного клиента, а город в целом — без фестиваля интерактивных подмигиваний.

— А что это?

— Ну это когда интерактивно подмигиваешь.

— Кому?

— Ин-тер-ак-тив-но.

— Но подмигивают всегда кому-то. Если это не тик.

— Ну Аля! Нельзя же так буквально.

Она всё чаще мне говорит «нельзя так буквально» и при этом не объясняет, как надо, а я не хочу спрашивать, потому что вижу, что её это раздражает. Словно моя непонятливость наносит интерактивным подмигиваниям и всему прочему урон. Словно это какая-то форма неодобрения. Как я могу не одобрять интерактивных подмигиваний, если Машечка даже не хочет объяснить, что это такое? В её мире каждый понимает и делает такие вещи без подсказок, подмигивает в нужный момент и презирает людей, которые этого не делают или делают невпопад.

— А почему его отменили? Фестиваль?

— Ой, да мало ли причин. Оскорбляет чувства верующих. Пропагандирует педофилию. Сделан на деньги западных агентов. Что им, причину не найти? У Кирилла спроси, что они на этот раз подыскали.

Не удержалась, бедняжка, шпильку воткнуть. С самим Кирюшей она вся — холодная вежливость, снежнокоролевность.

— Вряд ли он занимается такими... фестивалями.

(Чуть было не сказала — пустяками.)

— Именно такими и ничем другим. Ты просто не желаешь видеть.

Машечка для меня уже не была просто Машечкой. То есть Машечкой, конечно, в первую очередь, но также и частью мира, где беспокоятся о судьбе интерактивных подмигиваний. Также внучкой загадочного и яркого человека, предположительно, первого советского масона, с грузом на совести — и даже, наверное, не одним, учитывая, что собственная семья не желает с ним знаться. Машечка сказала «не спрашивай ни о чём», и я не спрашивала, но от этого мрачные тайны не становились светлее.

— Зачем Кирюше говорить неправду?

— Это у него входит в служебные обязанности.

— И к нам в Фонд он по службе ходит?

— К «нам» в Фонд! Аля, ну почему ты никак не образумишься! Что такого в этом проклятом Фонде! Они же ретрограды! Пещерные! Ископаемые! Повзрослевший Имперский разъезд! Полная преемственность!

— ...А с Павликом ты видишься?

— При чём здесь Павлик!

Она явно пыталась меня о чём-то спросить, и я рада была бы ответить, но как? Кто-то умеет отвечать на незаданные вопросы, правильно их угадывая или, может быть, наобум, но всё равно попадая в точку. Не знаю, как они это делают. Я могла только смотреть, ободряюще улыбаться и ждать, пока Машечка хоть что-то скажет прямо.