Мэтт Хейг - Трудно быть человеком [litres]

Но если смотреть с поверхности Земли, то не видно, чтобы люди пребывали в кататоническом ступоре.

Нет. Они занимаются другим. Например:

– умываются;

– слушают музыку;

– возятся в саду;

– едят;

– водят машину;

– работают;

– зевают;

– зарабатывают деньги;

– глазеют;

– пьют;

– вздыхают;

– читают;

– играют;

– загорают;

– жалуются;

– бегают трусцой;

– препираются;

– заботятся;

– общаются;

– фантазируют;

– гуглят;

– растят детей;

– делают ремонт;

– любят;

– танцуют;

– совокупляются;

– сожалеют (об этом);

– терпят неудачи;

– стараются;

– надеются;

– спят.

Да, а еще есть спорт.

По всей видимости, я, вернее, Эндрю, любил спорт. А конкретно – футбол.

К счастью для профессора Эндрю Мартина, футбольной командой, за которую он болел, был «Кембридж Юнайтед» – один из тех клубов, которых благополучно минуют стресс и экзистенциальная травма победы. Я обнаружил, что поддерживать «Кембридж Юнайтед» означает поддерживать идею поражения. Наблюдая за тем, как ноги футболистов из раза в раз избегают столкновения со сферическим символом Земли, болельщики приходили в глубокое уныние, но, кажется, на это и рассчитывали. Понимаете, как бы люди ни убеждали вас в обратном, они не любят побеждать. Точнее, им нравится побеждать секунд десять, но если победы продолжаются, в конечном итоге они начинают задумываться о другом, например о жизни и смерти. Хуже побед людям кажутся только поражения, но тут хотя бы можно что-то сделать. С абсолютной победой не сделаешь ничего. От нее никуда не денешься.

Итак, я пришел на стадион посмотреть, как «Кембридж Юнайтед» играет с «Кеттерингом». Я спрашивал Гулливера, не хочет ли он пойти со мной, – не хотелось упускать его из виду, – и парень с издевкой ответил: «Да, папа, ты же меня знаешь».

В общем, пошли только мы с Ари, или, если по всей форме, мы с профессором Арирумадхи Арасаратамом. Как я уже говорил, это был самый близкий друг Эндрю, хотя от Изабель я узнал, что друзей как таковых у меня нет. Скорее знакомые. В любом случае Ари считался «экспертом» (человеческое определение) в теоретической физике. Кроме того, он был шарообразным, как будто хотел не только смотреть футбол, но в результате стать мячом.

– Ну что, – проговорил он, выбрав момент, когда «Кембридж Юнайтед» остался без мяча (вообще-то такие моменты преобладали), – как делишки?

– Делишки?

Ари запихивал чипсы в рот, не предпринимая попыток скрыть их дальнейшую участь.

– Знаешь, я за тебя немного волновался. – Он усмехнулся. К смешкам самцы людей прибегают, чтобы скрыть эмоции. – Даже не волновался, а чуть тревожился. Даже не тревожился, а скорее гадал: «Неужели у него Нэш»?

– Что ты имеешь в виду?

Ари объяснил, что он имеет в виду. У людей-математиков, как видно, вошло в привычку трогаться рассудком. Он перечислял имена: Нэш, Кантор, Гёдель, Тюринг – и я кивал, будто они для меня что-то значили. А потом он сказал «Риман».

– Риман?

– Я слышал, что ты почти не ешь, так что скорее Гёдель, чем Риман, – сказал Ари. Под Гёделем, как я позже узнал, он подразумевал Курта Гёделя, другого немецкого математика. Гёдель считал, будто все пытаются его отравить, и поэтому совсем перестал есть. В контексте такого определения помешательства Ари выглядел просто эталоном здравого ума.

– Нет. Я ничем таким не страдаю. И уже ем. В основном бутерброды с арахисовой пастой.

– Это больше похоже на Пресли [7] По свидетельству очевидцев, любимым завтраком Элвиса Пресли были гренки с арахисовой пастой, джемом и бананом. , – со смехом сказал Ари. А потом посерьезнел – я это понял по тому, что он глотнул и больше не засовывал еду в рот. – Понимаешь, дружище, простые числа, блин, опасная штука. Опасная, мать их! От них можно рехнуться. Они как сирены. Манят своей холодной красотой, и не успеешь оглянуться, как крыша уедет. Когда я услышал о твоей эксгибиционистской эскападе, то решил, что ты уже соскочил с катушек.

– Нет, – сказал я. – Я вернулся на свои рельсы. Как поезд. Или видеокамера.

– А Изабель? У вас с Изабель все хорошо?

– Да, – сказал я. – Она моя жена. И я люблю ее. Все хорошо. Хорошо.

Ари нахмурился. Потом на секунду отвлекся – глянуть, не подобрался ли «Кембридж Юнайтед» к мячу. И, по-моему, испытал облегчение, когда увидел, что нет.

– Правда? Все хорошо?

Я понял, что ему нужно больше информации.

– «Я до любви не жил».

Ари покачал головой, и на лице его возникло выражение, которое я теперь смело могу назвать замешательством.

– Кто это? Шекспир? Теннисон? Марвелл?

Я замотал головой.

– Нет. Это Эмили Дикинсон. Я читаю много ее стихов. А еще Анну Секстон. И Уолта Уитмена. Мне кажется, поэзия многое говорит о нас. Ну, о нас, людях.

– Эмили Дикинсон? Ты цитируешь Эмили Дикинсон на футболе?

– Да.

Я почувствовал, что снова выпадаю из контекста. А контекст – это все. У людей ничего не работает единообразно для всех случаев. Непонятно! Скажем, где бы ты ни находился, в воздухе всегда есть водород. Но это, пожалуй, единственный пример постоянства. Что такого особенного в футболе, если цитирование поэзии становится неуместным? Я понятия не имел.

– Точно, – сказал я и умолк, пережидая мощный коллективный стон, которым болельщики встретили гол от команды «Кеттеринг». Я тоже застонал. Вообще-то, стоны – занимательный и однозначно самый приятный аспект спортивных зрелищ. Правда, я, наверное, немного перестарался, судя по взглядам соседей. А может, они просто видели меня в Интернете.

– Ладно, – сказал Ари. – И как Изабель ко всему этому относится?

– Ко всему?

– К тебе, Эндрю. Что она думает? Она знает о… ну, ты понимаешь? С этого все началось?

Мой час наступил. Я глубоко вдохнул.

– Ты о секрете, который я тебе рассказал?

– Да.

– О гипотезе Римана?

Его лицо растерянно смялось.

– Что? Нет, дружище. Если только ты не ходишь налево с гипотезой.

– Так что за секрет?

– Что у тебя шуры-муры со студенткой.

– О, – с облегчением выдохнул я. – Значит, я точно ничего не рассказывал тебе о работе, когда мы последний раз виделись?

– Точно. Хотя на тебя и не похоже. – Он посмотрел на футбольное поле. – Так что, ты думаешь признаваться насчет студентки?

– Честно говоря, у меня немного помутилась память.

– Очень удобно. Идеальное алиби. Если Изабель узнает. Хотя для нее ты и так не герой матча.

– Ты о чем?

– Не обижайся, дружище, но ты рассказывал, каково ее мнение.

– Каково ее мнение… – я замялся, – обо мне? Ари затолкал в рот последнюю пригоршню чипсов и смыл ее в желудок омерзительным фосфоросодержащим кислотным раствором, называемым кока-кола.