Игорь Безрук - Лехнаволокские истории [СИ]

Матвей Егорыч вышел вслед за Резником во двор. Стемнело, и лишь в нескольких дальних дачах светились окна.

— Показывайте, куда нести, — сказал Резник и вскинул бумажный мешок на грудь.

Через полчаса в его кастрюле варилась курица, ароматом своим возвращая его к дому. Мясо показалось особенно вкусным, скорее всего оттого, что он давненько ничего подобного не ел.

На ночь он еще прочитал страниц десять о Пушкине и уснул глубоким безмятежным сном, как человек, у которого все наладилось. По крайней мере, налаживается. Очень хотелось в это верить.

Первая машина с бетоном, как Степан и предполагал, приехала только к одиннадцати. Они не стали дожидаться обеда и подкрепились перед её прибытием.

Бетон оказался свежим, вязким. Предусмотрительный водитель посыпал кузов опилками, и после двух-трех ударов ломами, слипшаяся масса легко сползла вниз на подложенные Степаном железные листы.

Иные машины приходилось разгружать полчаса, а здесь — десять минут и готово. Оставалось только зачистить борта и выскрести днище кузова.

Степан не упустил случая перекинуться с водителем словом и вспомнить старые добрые времена. Несмотря на то, что Степан уже давно не работал, казаряновских рабочих знал почти всех: многие из них раньше трудились в том же управлении. Казарян одного за другим постепенно переманил к себе.

Два куба раскидали за пару часов с передыхом на чаепитие. Следующую машину приняли в три, но бетона в ней оказалось поменьше. Степан прикинул, что часам к пяти вечера закончат.

— Завтра можно будет уложить шлакоблок под остов и распланировать по периметру откосы, — предложил Степан, но приехавший вечером Казарян расстроил планы.

Прежде всего, отчитал Комлева за то, что тот фамильярно обратился через забор к Председателю республики.

— Да мне что уж и поздороваться с ним нельзя, коли он Председатель! — не на шутку обиделся горячий Степан. — Или он забыл, как водку с нами глушил и в карты резался? Ишь, цаца, жар-птица какая! Для меня он как был Сенькой, так Сенькой и останется! — все не унимался Степан, но Казарян прервал его:

— Ладно, хватит препираться, сейчас важнее подумать о другом. Московские новости вчера вечером смотрел? Видел, что в столице творится? Официально объявили о финансовом кризисе. По всей стране паника. Такого обвала цен не было, наверное, со времен Павловской реформы. Доллар с шести скакнул сразу до семнадцати, сегодня за него дают уже двадцать пять. Не знаю теперь даже, как зарплату людям платить. По старым договорам прикинул, смогу еще, может, месяца три протянуть, но сильно не уверен, раз доллар так лихо растет, цены на стройматериалы тоже вырастут.

Степан с Казаряном прошлись вокруг дома, посмотрели на залитые фундаменты, подошли к Резнику. Казарян глянул на него из-под пышных бровей и сказал:

— Поедете, наверное, оба в Лехнаволок, там на моей даче надо сливную яму сделать, пока дожди не пошли. Твои собрались уезжать. Я не могу уже всех вас держать, пока всё не стабилизируется, извини. Но ты, если хочешь, оставайся, будешь помогать Степану. Заработком не обижу. Разберусь только с ситуацией.

Чего думать: желаннее предложения быть не могло. Резник сразу согласился, хотя от чувства неловкости перед своими товарищами избавиться не мог.

Всё выяснилось вечером, когда Казарян привез его обратно. Обстановка в доме Пашкина была невеселая. Бражко и Саленко укладывали свои дорожные сумки. Виктора встретили вопросом — привез ли он деньги. Деньги он привез, но мужики от своего отъезда не отказались. А причина столь твердого намерения — не столько критический обвал рубля, сколько Женька. За те дни, пока Виктора не было, он не только рассорился с ребятами, но успел рассердить и Казаряна: еще во вторник спустил общие деньги, да еще на следующий день не вышел на работу, оставшись у Ирмы. Ребята доделывали перекрытие сами. Дело несложное: напилить по размеру дощечек и уложить их на балки. Но вечером, к приезду Казаряна, он заявился, что называется «на бровях», и, несмотря на порицание мужиков, уйти с дачи отказался. Тут подкатил и Казарян. Женька к нему. Казарян слышит, что от того за версту несет, разговаривать с ним не хочет, но Женька знай свое трубит:

— Теплица нормальная? Нормальная. Дайте нам на доме крышу поставить.

Казарян ни в какую.

— Иди, Женя, выспись, — говорит, — потом с тобой разговаривать буду.

Но Женьке на все наплевать — он себя чувствует профессионалом.

— Мы сможем сделать крышу, — насел опять на Казаряна. А язык заплетается, глаза затуманены.

Казарян вспылил:

— Ни хрена ты у меня не получишь! Тут вся Москва на ушах стоит, рубль к чертям собачьим сиганул, а он мне про работу! Не будет вам никакой работы, пока не выровняется все. Мне что же сейчас прикажешь, деньги на ветер швырять? Иди, проспись!

Сел, раззадоренный, в свой «джип» и уехал. Мужики озлобленно набросились на товарища:

— Ты что, дурак, сделал? Он же нам работу давал!

Женька презрительно фыркнул:

— Да ну работу? Яку работу? Травку щипать? Да я сам могу здесь работу найти и без него, без армянина этого.

— Так найди, — озлобились не на шутку мужики, — ты ж у нас бригадир!

— Э-э, хлопци, як вы заговорылы. А сами не можете ничого знайты? Сами!

— Погоди, погоди, Евгений, не гони! — оборвал его Саленко. — Взялся за гуж, не говори, что не дюж. Захотел бригадирствовать, найди нам, будь добр, работу, договорись об оплате, а мы уж все сделаем, об этом не волнуйся!

— А, вон вы куда гнете! Если на то пошло, я и без вас обойдусь, один себе работу найду, вы мне не нужны! — бросил Женька и побрел обратно к Ирме, где ночевал уже третью ночь.

— Да, не будет с ним никакого дела, — в отчаянии махнул ему вслед Саленко, и Бражко поддержал его: каждого из них дома ждала работа и хозяйство.

— Раз леса нет, надо ехать обратно, — решили оба и этим же вечером стали собираться обратно на родину.

Казарян утром только утвердил их в верности принятого решения. Ситуация в стране еще больше обострилась. Инфляция на глазах сжирала не только продукты, но и все запасы капитала.

Приезд Резника оказался как нельзя кстати. За три дня в Косалме он один заработал втрое больше, чем они здесь впятером, включая Суворова. Но так как он работал на бригаду, ему пришлось разделить заработок на всех.

Уезжало только двое. Женька сразу же заявил, что пока две тысячи долларов у него в кармане не появится, домой он не вернется. Снова надумал ехать в Иркутск, откуда в прошлом году «мешок денег привез» и где его примут не так, как здесь принимают. Однако до Иркутска тех денег, что у него оставались, не хватало. Протрезвев, он выловил на даче армянина и, пообещав отработать, выпросил у того рублей пятьсот для жены и детей. Деньги отдал Саленко.