Александр Зиновьев - В преддверии рая

Хотя наступило затишье, я постоянно чувствовала, что что-то липкое и паутинное происходит... как бы это выразиться?., за моей спиной, что ли. Или под ногами, вокруг меня... Не пойму, где именно. И что именно. Однажды у меня собралась небольшая компания. Мы мирно беседовали. Вдруг заявился милиционер. Потребовал предъявить документы. Переписал фамилии гостей к себе в книжечку. Предупредил, что шуметь и оставаться ночевать нельзя. Я возмутилась: на каком основании? Он сказал, что поступили сигналы. Настроение было испорчено. Знакомые скоро разошлись по домам.

Кандидат сказал, что сейчас надо быть очень осторожным. Обстановка сложная. За диссидентов взялись как следует. Тех, кто на виду, особенно не тронешь. Шум будет. Потому отыгрываются на неизвестных. Вот у них... Но какое мне-то до этого дело, сказала я. Я не диссидент. И никакого отношения ни к какой оппозиции не имею. Я вполне лояльная гражданка. Этого теперь мало, сказал он. Вы пассивны, а это — особая форма поддержки диссидентства. Скрытое и потенциальное диссидентство. Есть решение осуществить профилактические мероприятия. Предупредить возможность появления нового диссидентства. Со старым практически покончено. Так что будет проводиться /уже проводится/ чистка учреждений от сомнительных элементов.

Беседа эта встревожила меня. Я и на работе почувствовала, что отношение ко мне стало настороженным. Шеф предложил мне помощницу и попросил передать все материалы по второму тому ей /первый том я уже подготовила/.

Получила повестку к следователю. Показала Кандидату. Он пожал плечами. У меня такое впечатление, кивнул он на комнату Инженера, что она написала на вас крупный донос. Я слышал как-то разговорчики насчет сборищ и антисоветских заявлений... Думаю, что имелись в виду ваши знакомые... Она намекала на письмо совместное... Но я не придал значения. У меня, знаете ли, сейчас свои сложные проблемы. Кооператив. Эту комнату я терять не хочу. Она недешево обошлась. Так что сами понимаете.

Следователь больше часа читал мне мораль о ситуации, о долге и т.п. Потом начал меня потихоньку толкать к признанию моего участия в какой-то группе, занимавшейся распространением антисоветской литературы и клеветнических измышлений. Он сулил мне златые горы, обещал безнаказанность, угрожал, шантажировал и т.д. Шесть часов длилась эта подлая процедура. В заключение он сказал, что вызовет снова. Я отказалась подписать протокол и заявила, что добровольно на допрос больше не явлюсь, что я протестую против этих методов, осужденных, насколько мне известно, на... не помню точно, на каком именно... съезде партии, что я предам все это гласности... Еще час меня продержали там. Зачем, не знаю. Наконец, отпустили.

А вечером пришли Они...

Я устала. Я хочу уснуть. Нет, лучше умереть. И прошу вас, не надо меня больше воскрешать.

— Скажите,— спросил Ученик Бородатого,— в какой мере можно доверять тому, что они пишут? Что тут есть правда, что — творческий, если можно так выразиться, вымысел?

— Это установить невозможно до тех пор,— сказал Бородатый,— пока мы не получим базу для проверки, т.е. пока не индивидуализируем больных и не установим точно обстоятельства их прошлой жизни.

— А можно ли получить такую базу?

— Судя по всему — нет. Индивидуальность человека неповторима. Это значит, что, утратив ее, мы уже не сможем ее восстановить. Можно лишь подобрать новую имитацию личности под некоторую данную индивидуальность. Или — найти некоторую известную реальную судьбу, более или менее подходящую под то, что пишут о себе больные в состоянии квазииндивидуализации. Но суть проблемы не в этом...

Наконец-то я привел в порядок наши склады, говорит Художник. Отличная, можно сказать, выставка получилась. Заходи, кое-что поучительное для себя извлечешь. Что, например? Ну, например, увидишь воочию эволюцию нашего руководства в области искусства. Первоначально у нас лупили за малейшие отклонения от соцреализма как в техническом, так и в содержательном плане. Постепенно ограничения ослабевали. И сейчас мы отстаем от Запада всего на сорок лет. Это уже пустяки. Зато по другой линии у нас имел место явный прогресс. Сначала лупили даже очевидные бездарности, если они отклонялись от установленных норм. Потом стали лупить лишь способных. С годами требования к способностям повышались. Чтобы быть избитым, надо было быть уже не просто способным, но очень способным, талантливым, ярко талантливым, выдающимся талантом. Сейчас к нам стали попадать такие произведения, что пальчики оближешь. Где их творцы? Ну, это не по моей части. Спроси у Лысого. Или у твоего покровителя Бородатого. Откуда мне известно это? А ты думаешь, тут можно что-то сохранить в тайне? Хочешь, я тебе скажу, на кого ты сейчас работаешь? На какую тему материалы собираешь, сколько за это получишь? Не пугайся! Лучший способ сохранить что-то в тайне — разболтать это всем. Не ты первый, не ты последний. В общем, заходи. Пока!

Отец Друга лежал одетый на тахте, основательно подвыпивший. Под глазом у него мощный фонарь. Хотя он и пьяница, но не дурак. Говорить с ним интересно. Этот ваш изм, говорит он, не открывая глаз и не вынимая потухшую сигарету изо рта, явное г...о. Почему же наш, возражаю я. Скорее ваш. Это вы его строили, а не мы. А нам расхлебываться за вас приходится. Какая разница, говорит он. Пусть наш. Все равно же г...о. Но мы его не строили. Как так, говорит Друг. Значит, дедушка и бабушка виноваты. И они не строили, говорит Отец. А кто же его строил, спрашиваю я. Никто, говорит он. Сам построился. Такую дрянь и строить не надо, сама вырастет. Этого вам не понять. Не всегда же так было, говорю я. В войну, болтают люди, было лучше. Вера, подъем... Вы, ребята, грамотные, говорит он. Возьмите и посчитайте сами... Ну, к примеру, так. Разбейте армию на три уровня: низший, средний и высший. Посчитайте процент убитых, раненых, награжденных. Посмотрите, как это все преподносилось. Полководец А взял город В! Войска С освободили Д! И это, скажу я вам, не просто литературная форма, а суть дела. А теперь? Чьи рожи кажут по телевизору? Включите-ка! Голову даю на отсечение, какая-нибудь высшая дрянь кривляется. Кому памятники при жизни ставят?! Перегибаешь, говорит Друг. Трудящихся тоже показывают. Показывают, говорит Отец. А кого? Зачем? Хвалить и превозносить наше г...о и наших вождей. «Простой» человек у нас в почете!! Ищите дураков! Холуй у нас в почете. А как же иначе, говорит Друг. Всех вождями не сделаешь. А я разве спорю, говорит Отец. Я и говорю, нельзя иначе. Только все равно г...о! Хочешь человеком быть — лезь в директора, иначе ты — вошь. А полезешь в директора — станешь крысой. Вот вам задачка! Решайте! А где же выход, спрашиваю я. Это что еще за слово такое «выход», спрашивает он. Интеллигентские выдумки. Смешно! А меня милиционер за интеллигента принял. И влепил, как видите. Ни за что, ни про что. Просто так, для тренировки, надо полагать. На работу напишут, говорю я. Не напишут, говорит он. Раз по морде получил, не напишут. У них, брат, своя этика.