Александр Зиновьев - В преддверии рая

Иногда я люблю гулять один. Иду себе не спеша. Кругом людишки бегут, суетятся. Особенно молодые. В разных заграничных штучках-дрючках. С волосами. В бороде. А я иду себе и посмеиваюсь. Я-то знаю цену всему этому. Меня видом не обманешь. Я думаю, знали бы вы, кто этот тихий, добрый на вид, благообразный старичок! Да, было времечко, было, этого у нас не отнимешь. И плевать нам было на все эти ваши штучки-дрючки. И кому вы этим видом своим мозги заси... Тьфу, прости господи! С кем поведешься, того и наберешься. Чуть было не выразился по-генеральски. В общем, кому вы этим своим видом мозги засоряете?! Нам что ли? Так мы вас всех насквозь видим! Вот ты, с бородой! Ишь, корчит из себя свободолюбивую персону! А ведь холуй-холуем. Ну а ты, что ты-то изображаешь недотрогу?! Видали мы таких десятками. Да и похлеще еще. А как вы, уважаемые новые поколения, одетые и стриженые /или раздетые и нестриженые/ по последней моде, дома живете? Что кушать изволите? Как на хлеб с маслом зарабатываете? Вот то-то и оно! От меня это вы не скроете. Я-то все знаю.

Мне спешить некуда. Я своего достиг. И смешно мне глядеть, как все вокруг бегут куда-то, торопятся, нервничают, взгляды всякие бросают. И выражаются. А я иду себе потихоньку. И мысли журчат в моей голове. Нежатся. Неторопливо переваливаются с боку на бок. Лениво потягиваются. А что им еще остается делать? Заслужили свое, и баста. Эх вы, думаю, модники вы мои, торопыги, попрыгунчики бородатенькие, красоточки вы мои костлявенькие! Знали бы вы, что на одни только денежки, незыблемо лежащие на моих сберкнижечках, я мог бы закупить все заграничные штучки-дрючки на этом проспекте! А, каково! Но я помалкиваю.Мне вовсе ни к чему, чтобы вы узнали об этом. Не та теперь эпоха.

А они там чудаки все-таки. Думают, наказали меня, убрав на пенсию. А я свое место знаю. И меру свою знаю. Я даже рад, что теперь не у дел. Только теперь я получил возможность по-настоящему оценить то, чего я достиг в жизни, и насладиться этим. Только вот Генерал слишком громко сверху топает. И мебель двигает, грохочет. Зачем ему это? Жена говорит, что он со своей генеральшей собачится. Стульями в нее кидает. Надо будет намекнуть ему еще раз, чтобы чуть-чуть потише. Не один же он в доме живет. Как-никак, а мы ведь тоже люди. И собачка его прямо на лестнице гадит. Это безобразие.

В редакцию главного партийного журнала поступила статья старого члена партии, ныне персонального пенсионера. Статья имела мудреное название «О том, как быть и что делать, чтобы избежать и достичь». Статьи такого рода поступали в редакцию регулярно и в большом количестве. Обычно их сразу же выбрасывали в мусорную корзину, младшие редакторы сочиняли, не читая статей, обтекаемые письма авторам, не оскорбляющие их личного достоинства здоровых пенсионеров-бездельников и, вместе с тем, пресекающие их литературное рвение. Часть авторов на этом не успокаивалась и строчила жалобы в ВСП. Оттуда жалобы спускались в редакцию журнала с предложением разобраться. Младшие редакторы опять писали ответы авторам, которые /ответы/ подписывались уже старшими редакторами, и объяснительные записки в ВСП. Некоторых авторов и это не удовлетворяло, и они снова писали жалобы в ВСП. И так продолжалось до тех пор, пока ответ автору не подписывал сам главный редактор журнала. После этого автор замолкал. Никто не знает, то ли его убивал авторитет редактора, то ли к нему применяли иные меры. Все это было обычным элементом редакционной будничной жизни. Но на сей раз, начав от нечего делать читать статью «О том, как...», редактор был потрясен разумностью соображений автора. На свой страх и риск он написал автору обнадеживающее письмо и доложил начальству, что этот материал заслуживает серьезного внимания. Через несколько дней обрадованный автор сам принес в редакцию объемистый труд того же названия. Заведующий отделом писем обозвал редактора болваном, как того тот и заслуживал, и велел в две недели разделаться с этой вшивой историей и отшить Автора-Члена. Редактор-Болван, захватив рукопись Автора-Члена, уехал на две недели в один из домов отдыха ВСП. Первые три дня Болван беспробудно пьянствовал. На четвертый день завел тяжелый флирт сначала с посудомойкой в местной столовой, затем — с сотрудницей какого-то райкома партии. Удовлетворив полностью свои материальные и духовные запросы, Болван на десятый день вспомнил о рукописи и, запершись в номере, чтобы не мешали собутыльники и обнаглевшие бабы, приступил к ее изучению.

Ну вот, сказала Она, я больше не невеста. Но не думай, что из-за тебя. Просто мой жених переориентировался на более выгодную партию. Родители наши перессорились. Тридцатилетняя дружба лопнула, как мыльный пузырь. И мне запрещено встречаться с Женихом. Вот и все.

Весь вечер она говорила странные и жуткие местами вещи. В моей голове образовалась фантастическая путаница, сквозь которую просвечивала черная ясность. Другого выражения для этого состояния я не нашел. У нас, говорила Она, ничто хорошее не имеет глубоких корней. Самые лучшие наши качества, чувства, привязанности вообще не имеют корней. Те, что похуже, цепляются малюсенькими корешками за самую поверхность. Глубокие корни имеет лишь мразь. Вот, смотри! Он ведь любил меня. И сейчас любит, я знаю. А чуть посветило что-то более заманчивое, и любви как не бывало. Мы бабушку недавно схоронили. Ты сам знаешь, какие бабушки теперь пошли. Но наша была хорошая. И мы ее в общем и целом любили. Свезли ее в крематорий и на другой же день очистили квартиру от всяческих следов ее пребывания в этой жизни. И почти не вспоминаем ее. А дружба? Ты знаешь, кто настучал в комитет о моих «делишках»? Лучшая подруга, теперь я это точно знаю.

Я признался, что многое из того, о чем она говорила, я слышал впервые. Вернее, кое-что слышал и читал, но не придавал значения. Думал, что люди с жиру бесятся. Она сказала, что мне повезло. Или, скорее, не повезло. Я чудом оказался в стороне от современного хода жизни. Меня не совратили образованные гнусные интеллигенты, демонстрируя на мне свою передовитость, раскованность и прочие модные добродетели. У меня случайно оказалась хорошая работящая семья. А официальное общество относилось ко мне хорошо, ибо я был послушный мальчик и отличный ученик. Теперь мне предстоит познать реальную жизнь. И она — первая волна житейской помойки, хлынувшей на меня. Держись!

Что бы ни было в прошлом, сказал я, и что бы ни произошло в будущем, всегда можешь рассчитывать на меня. Это честно. Я тебе верю, сказала Она, именно поэтому я не могу с тобой, как с ним. Мне ничего не надо, сказал я. Просто будь. Мне этого достаточно.