Александр Зиновьев - В преддверии рая

Первоначально сознаторий был рассчитан лишь на десять тысяч исправляемых. Но благодаря почину коллектива сотрудников в нем удалось разместить в пять раз больше. Совместно с жителями городка образовался значительный резерв рабочей силы. К счастью, к этому времени закончили строительство комбината по обработке радиоактивных руд неподалеку от городка. Комбинат соединили с сознаторием железнодорожной веткой. Задолго до запланированного срока труженики района рапортовали родному ВСП и лично Вождю о том, что комбинат вступил в строй и выдал первую продукцию в мирных целях. Многих строителей комбината и сознатория и руководителей района наградили орденами и медалями. Сознаторию присвоили имя Вождя-Основателя, комбинату присвоили имя ВождяЗавершителя, а городок переименовали в Вождеград в честь здравствующего ВождяОкончателя.

О жизни сознатория много писали, показывали по телевидению, выпускали специальные фильмы. И изображали ее так, что... В общем, вот вам почти что коммунизм, если не полный, настоящий коммунизм. А на самом деле прошло не более года со дня пуска комбината, как сознаторий выродился в обычный захолустно-промышленный городишко. Он еще оставался закрытой зоной для посторонних /особенно для иностранцев/. Но не по той причине, что здесь когда-то размещался сознаторий, а из-за секретности комбината. Секретность же его заключалась не в характере выпускаемой продукции /это было уже общеизвестно/, а в степени вредности условий труда и в образе жизни населения. Здесь коммунизм достиг своих вершин, и показывать его посторонним было категорически запрещено. Вовне распространяли слухи об изобилии в Вождеграде. Некоторые кретины - добровольцы клевали на эту удочку и исчезали. Большинство же ехидно усмехалось. Прогрессивно настроенным иностранцам показывали под видом Вождеграда специально построенный городок, населенный сплошь сотрудниками ОГБ. И эти «наши» иностранцы захлебывались от восторга и в один голос вопили о том, что эксперимент с сознаториями удался. И требовали завести нечто подобное у себя дома.

Я предпочитаю гулять с Академиком, а не с Генералом. Генерал хам, матершинник. Ко всем обращается на «ты», хотя не терпит, когда к нему обращаются так же. Он в жизни не прочитал ни одной книжки. Стоит заговорить с ним на какую-нибудь тему, как он обрывает тебя: ты, мол, мне мозги не засирай, говори прямо без этой ..йни-муйни. Конечно, книжки ему ни к чему. У него жизненный опыт. Но иногда хочется поговорить, а с ним это не получается. Далее, у Генерала «собачка». Собачка эта размером с африканского льва. И зачем только таких разводят? Ничего в ней, кроме размеров, нет. Ни ума, ни игривости. Даже на задних лапах стоять не может. А палку бросишь — даже глазом не поведет. Ленится. Академик говорит, что эту породу у нас специально вывели для престижа. Западу нос утерли. Переплюнули ихних сенбернаров и ньюфаундлендов. А главное — с такой собакой сразу видно, кто ее хозяин. Она — как погоны генеральские и ордена. Сразу видно. Чтобы такую собаку держать, площадь нужна, специальная кормежка, уход как за балериной. Это со всякими волосатыми козявками пыль в глаза пускать можно. В министерстве стройматериалов, например, вахтер имел точно такого же пуделя, как у министра. А такую псину даже генерал-лейтенант еще не может себе позволить. Выходит наш Генерал со своей такой «собачкой» на проспект, и уж никто ничего не видит, кроме этой тупой твари. «Собачка» спокойно рассекает людской поток. Генерал, занимающий своим мощным пузом три четверти тротуара, прет за ней. А ты вынужден приспосабливаться где-то сбоку, как будто ты не тот самый, а просто так, какой-нибудь. И наконец, у Генерала убеждения сохранились нетронутыми еще с тех времен. Убеждения-то, конечно, правильные. Но нельзя же так прямолинейно. Чуть что, Генерал орет на весь проспект: сажать, к стенке ставить, дать по мозгам, заткнуть глотку! Прохожие усмехаются, оглядываются. Того гляди узнают. Неприятности могут быть.

Избежать прогулок с Генералом я не могу, поскольку он живет надо мной и в любое время может устроить такой топот, что с квартиры сбежишь. Он так прямо и сказал мне, когда я однажды возразил ему что-то, что устроит такой топот, что на край света сбежишь. И что ему ничего за это не будет. Я залепетал что-то об обмене, а он только посмеялся. Я, говорит, сделаю так, что никто не поедет сюда ни за какие деньги. Или, говорит, добьюсь, и тебя выселят подальше на окраину. Вождю пожалуешься? Ха-ха! Жалуйся! Я, мол, срать на него хотел! тоже мне маршал нашелся! Маршал, а близко к фронту на тыщу километров не подъезжал! Пулемет от зажигалки отличить не может!! Ха-ха! А не то, говорит, я тебе и кое-что похуже устрою. Кран, к примеру, забуду на кухне или в ванной на ночь закрыть. Мне что, подберут бабы воду с кафельного пола, и все. А у тебя штукатурка с потолков обвалится. Знаешь, во что ремонт обойдется? То-то! За счет жэка? Ха-ха-ха! Да тебе десять лет делать будут. На поллитровки сдерут еще больше. А ты скупердяй, я знаю. Вы все там скупердяи!

Вот и толкуй с ним после этого! Выход один: ответить на удар ударом. Ладно, говорю я, в таком случае можете не рассчитывать на строительные материалы для новой дачи. Удар попадает в цель. Генерал начинает заискивающе хихикать: мол, он пошутил. Знаем мы эти солдатские шуточки! С такими самодурами можно иметь дело только с позиции силы.

Зато Академик у меня в руках: я сам могу устроить ему топот и потоп. Академик для меня — мелочь. Хотя тут тоже нужна осторожность. Вдруг донос напишет! Они, ученые, в этих делах мастера.

Хотите анекдот, говорит Друг. Наше правительство обратилось к американцам с просьбой дать совет, как быстрее поднять нашу экономику. Те ответили: надо расстрелять всех членов ВСП и выкрасить Дворец Партии в синий цвет. Почему же в синий, спросил я. Друг и Она покатились со смеху. Все удивляются, почему именно в синий цвет, сказал Друг, и никто не удивляется первому совету - расстрелять членов ВСП. Ты достукаешься с такими анекдотами, сказал я. Если не настукают, не достукаюсь, сказал Друг и опять захохотал, довольный своей шуткой.

Мы заговорили об ОГБ. Друг явно выпендривался перед Ней, демонстрируя свою осведомленность и смелость. Впрочем, сказал он, это все не женское дело. Неужели, сказала Она. А по статистике больше половины арестованных-женщины. А сколько девочек забрали и уничтожили незаметно?! Не горюй, сказал Друг, мы тебя в обиду не дадим.

С вами не проделали процедуры, которые здесь проделывают со всеми поступающими, сказал Старший Теоректик. Это по моей просьбе.Я хочу сделать вам предложение о деле, в котором мне нужен здоровый интеллект и общая критическая направленность личности. Делайте, сказал его собеседник, остриженный наголо и одетый в оранжевого цвета балахон. Я буду последовательно излагать вам основные принципы марксистского учения в том виде, как оно принято в Стране, сказал Теоретик. Я буду выступать в роли идеолога, заинтересованного в наиболее разумной форме нашей /марксистской/ идеологии. Вы будете выступать в роли ученого, заинтересованного в беспристрастной истине и ясности суждений. Я знаком с вашими сочинениями, и потому вы здесь. Что поделаешь, не вы, так кто-то другой сидел бы здесь. Мне дано указание на это свыше. Я вас ни в чем не виню, сказал Собеседник. Какова цель такой дискуссии? Моя цель вам останется неизвестной, сказал Теоретик. Ваша цель — критика нашей идеологии. Почему выбрали оппонентом ученого, а не представителя религии или других идеологических учений, спросил Собеседник. Потому что наша идеология претендует на то, чтобы быть наукой, опираться на данные науки, освещать науке путь. Чем вы объясняете эти претензии, спросил Собеседник. Духом времени, сказал Теоретик. Ролью науки и техники в наше время. Высокой образованностью населения. Исторической традицией. На Западе те же обстоятельства имеют место, но это не мешает процветанию религии, сказал Собеседник. Дело не только в этом, сказал Теоретик. Упомянутые обстоятельства дают такой эффект в условиях нашего социального строя. Мы правим не от имени Бога, а от имени законов Науки. Я принимаю ваше предложение, сказал Собеседник. Что будет со мной, когда закончится наш диалог? Не знаю, сказал Теоретик. Мое положение здесь мало чем отличается от вашего. Так почему же вы делаете это дело, спросил Собеседник. Представьте себе, это — мое призвание, сказал Теоретик.