Александр Зиновьев - В преддверии рая

— А вы его в шею. С ними вообще нужно понахальнее. Их бить надо, тогда они начинают тебя уважать. Они силу любят и поклоняются ей.

Я слушаю, и глаза мои буквально вылезли на лоб. Но я оправдывал это интересами дела. Значит, так надо, утешал я себя, значит, дело тут нешуточное. Но не перегибает ли палку мой «младший братец»?! Надо на всякий случай проконсультироваться.

У нас в поселке есть специальное место, куда сносят мусор, поддающийся сжиганию, и жгут. Мой Жилец, негодяй, приспособился носить туда свои бумажки и жечь. Я ему сказал, что напрасно он себя утруждает, что может сгораемый мусор кидать в бочку,а я потом сожгу. Он поблагодарил, но продолжал свое: жег.

Однажды я пошел на станцию — надо было съездить в город по одному делу с участками. Около станции ко мне подошел молодой человек, предъявил удостоверение ОГБ, пригласил в «Ласточку». Мы поехали прямо в Управление. Там меня спросили, почему я перестал поставлять информацию о Жильце. Услышав такой вопрос, я потерял сознание. Очнулся — смотрю, лежу на диване, рукав засучен /очевидно, укол сделали/, врач складывает свои инструменты в сумку.

— Пусть полежит минут десять,— сказал врач.— Ничего особенного. Это скоро пройдет.

Отлежавшись, я рассказал о Брате. Меня попросили подробно описать внешность. Когда я это сделал, беседовавший со мною сотрудник снял телефонную трубку и попросил принести фотографию из личного дела такого-то /он назвал фамилию, которую я не расслышал/. Фотографию сразу принесли, показали мне. Я узнал Брата. Сотрудники начали смеяться. Наконец, старший из них назвал кого-то халтурщиками и паразитами. Мне сказали, что я могу быть спокоен, Брат — наш человек, только из другого отдела. Попросили возобновить работу,которую мы вели с Внуком до появления Брата. На другой день Брат срочно «по семейным обстоятельствам» уехал к себе «на Север».

Внука я люблю, он в меня. А джинсы, магнитофоны, мотоциклы, длинные волосы и прочее,— все это наносное,внешнее, преходящее. Сын и дочь мне совсем чужие. Не поймешь, чего они хотят. Устраиваются в жизни поудобнее и повкуснее, а делают вид, будто думают совсем о другом. Изображают из себя передовых и прогрессивных. Прошлого стыдятся. Внука этим не возьмешь. Прошлое его не касается. Он твердо знает, чего хочет. Никакой интеллигентской раздвоенности в нем нет.

— Главное — говорю Внуку,— не поддавайся на модные политические идейки. Штаны, машинки — это пожалуйста. Хочешь, сам тебе подарю. Но идейки — это все дерьмо. Кроме неприятностей, от них никому ничего нет. Поверь мне, у меня за плечами опыт жизни и большой работы. Настоящая история не так делается. И не в этом она состоит. Если хочешь знать, настоящие революционеры — это мы. Пройдут века, потомки это лучше нас поймут. Вот послушай, я тебе расскажу, что значит одно такое пустяковое /на первый взгляд/ мероприятие в масштабах государства.

— Ты мне, дед, мозги не полощи,— морщится Внук.— Я эту политграмоту на пятерки отвечал сам. Ты лучше расскажи мне про Сталина. Ты же встречался с ним лично, правда? Какой он был на самом деле?

Я рассказываю, как все было на самом деле. Я лично с ним встречался два раза, один раз — с группой товарищей /мы входили в комиссию, выполнявшую важное поручение ЦК/, другой — один на одни. Речь шла о «космополитах». Почему он выбрал меня, не знаю. Только привели меня к нему, а он без лишних слов: говори, мол, честно и прямо, враги они или нет, соврешь —проверю и расстрелять велю. Я сказал, что ради и т.д. в любую минуту готов. Делайте что хотите, но говорю честно: да, враги! Внук слушает со вниманием, задает вопросы: во что был одет, как сидел, что курил, кто был еще...

— Ну а репрессии были же?

— Были. А как же без них?! Революция была? Была. Гражданская война была? Была. Ты что думаешь, так сразу все и приняли новый строй? Врагов еще и сейчас полно, а тогда чуть ли не каждый третий был враг. Это тебе история, а не богадельня.

— Дед, а нынешние враги все родились после революции, а большинство — так вообще после второй мировой войны.

— А Запад? И пережитков прошлого еще полно, они живучи.

— А что Запад? Запад нам даже очень полезен. Хлеб, например...

— И идеология...

— Мы все это учили...

— Плохо учили...

— Да нет, не так уж плохо. Мы ведь понимаем, что к чему. Нам могли бы и побольше порцию правды выдать. Любопытно все-таки.

Мне интересно так беседовать. Вспоминается юность. Как все изменилось! Куда девалась революционная боевитость и романтика?! Наконец, я пускаю в ход свой главный педагогический козырь:

— Пойми, не для себя мы боролись, а для вас. Все же достанется тебе. И дача. И машина. И квартира: я договорился, тебя пропишут к нам. Главное — будь достоин всего того, что я добился ценой крови и труда.

Оказывается, Академик был верующий. Вот, негодяй, а я еще гулял с ним, разговаривал. Умеют они прикидываться, приспособляться! Рано мы стали благодушествовать! Куда девалась старая партийная гвардия, закаленная еще в те годы?! Встретил я сослуживца по особому отделу дивизии. Тоже на пенсии. Что это, сказал я, мы все по норам позабились? Потерпи, сказал он, наше время еще вернется. Призовут. Держи карман шире, сказал я. Если сами о себе не заявим, не призовут. Там теперь молодежь засела. Молодежь не помеха, сказал он. Основная линия все равно в руках старой гвардии. А что эта гвардия вытворяет, сказал я. Речи, заседания, награды, памятники. Показуха. А в это время враждебные силы выросли и распустились. Встань в любую очередь, сядь в любой вагон и послушай, что люди болтают. Вспомни, мы раньше за сотую долю такого к стенке ставили. Слушал, сказал он. А что сделаешь? Теперь иначе нужно это... к стенке ставить. Теперь не скроешь. Запад... С умом надо.

Жилец рассказывал, что хоронили Академика с попом. Поп совершил свой обряд. Потом выступали представители. Первым выступил декан факультета и сказал, что он согласен в оценке творчества покойного с предыдущим оратором /т.е. с попом/. Начался смех. И собравшиеся так и не привели себя в унылый вид до конца процедуры. Я удивился, как мог он, Жилец, позволить себе присутствовать на религиозных похоронах, будучи членом партии. Жилец сказал, что теперь глупо относиться к православной церкви серьезно. Это теперь вполне послушное учреждение. Теперь надо опасаться потребности в новой форме религии. В какой? Он сам не знает. И никто этого пока не знает.

Жена привезла из города ужасную весть: умер Генерал. Упал на улице. К нему долго не могли подойти, боялись собаки. А собака сама его бросила, ушла домой. Тогда его и подняли. Думали пьяный. От него и на самом деле несло. Но он был к тому же еще и мертв. В последнее время он зверски пил. А я уже устроил ему участок. И насчет стройматериалов договорился. Теперь все прахом пойдет. А кто будет расплачиваться? Пушкин, да? Надо будет нажать на Генеральшу. Пусть компенсацию выплатит. А участок и материалы надо переадресовать. Лучше футболисту, он больше даст. Теперь футболисты идут на уровне членов ЦК. Хотя Внук считает, что футболисты подешевле. Теперь хоккеисты на первом месте.