Александр Зиновьев - В преддверии рая

И Скептик, схватившись за безволосую голову, на которой так недавно еще красовались начинающие серебриться каштановые кудри, упал на пол и застыл, как мертвый. Сектантка бросилась к двери:Врача! Но Пропагандист махнул рукой: бесполезно, все равно раньше положенного времени не примут никаких мер. Скоро, однако, Скептик отошел и продолжал рассказ.

— Была выдвинута также идея сознаториев. Что это такое? Расширенная опытная база, где вырабатываемые здесь методы будут проверяться в обычных житейских условиях. Надо думать, они уже существуют. Это на первом этапе. А затем через сознатории все население Страны будет подвергнуто действию выработанных здесь и проверенных методов. Что за методы? Это пока не ясно. Какое-то сочетание химии, психологии, педагогики и вообще всего того, что как-то относится к личности.

— Любопытно,— сказал Пропагандист.— Сейчас ужин, потом прогулка. Потом предлагаю не спеша обсудить ситуацию.

— Потом сон,— сказала Сектантка.

— А ну их к ... матери,— сказал Террорист.— Пусть делают, что хотят!

— Ого, — сказал Пропагандист.— Оказывается, человек обладает способностью компенсировать неспособность к протесту. Я думаю, что способность к протесту в принципе устранить нельзя. Посмотрим, подтвердится ли моя гипотеза?!

— Это банально,— сказал Террорист.— Исключение способности к протесту означает безразличие к наказанию, что рождает возможность протеста.

Раздался звонок, и питательные трубки выдвинулись из стены. Но пища из трубок не потекла в раскрытые рты обитателей палаты. Террорист лягнул трубку ногой. Пропагандист, Скептик и Писатель стали стучать в стену кулаками. Трубки убрались обратно и больше не появлялись. Слышно стало, как по коридору забегали люди. Минут через десять дверь открылась, и в палату вошел бородатый санитар.

— Старший по палате,— сказал он, обращаясь к Пропагандисту,— идем со мной, получишь котелки.

— Страна наша мощная,— сказал Скептик после ужина.— И кажется, что любая задача ей под силу. Если, конечно, никаких других задач нет. Но есть другие задачи, и каждая по отдельности кажется разрешимой. Вот назрела задача А. Собирается руководство. Решает считать ее первоочередной. Бросает на ее решение все силы. Но само руководство задачи не решает. Оно только указания дает. Его задача — собираться и принимать решения по поводу задач. И фотографироваться. И сниматься для кино и телевидения. Раз решение принято, для руководства задача уже считается решенной. Решение своей задачи по принятию решения о решении задачи оно воспринимает как решение последней. И оно берется за следующую задачу — за В. И повторяется то же самое. А как с первой? Про нее забывают, и она начинает решаться /или проваливаться/ обычными нашими методами. Так накапливается множество задач А, В, С,..., которые вместе уже не под силу нашей сверхмощной стране. И тогда все задачи не решаются совсем или решаются плохо. Или совсем не так, как предполагали, а каким-то естественным для нашего образа жизни путем. Полный провал расценивается как выдающийся успех. Очковтирательство. Демагогия. В общем, что зря говорить, вам все это хорошо известно. На сто процентов уверен, что так будет и с нашим институтом. И с сознаториями. А скорей всего какой-нибудь вождь скажет однажды: стереть это дерьмо с лица земли, чтобы следов не осталось, и построить на этом месте величественное здание чего-нибудь передового.

— Наше спасение,— сказал Пропагандист,— состоит отчасти в том, что Они не способны даже изуродовать человека как следует. Они и тут халтурят и занимаются обманом и самообманом. Уверен, что их средства не так уж и надежны с их же собственной точки зрения.

— Теория,— говорит Критик,— не есть точное описание действительности. Это есть лишь одно из средств решения отдельных проблем, касающихся действительности, а именно — одно из средств предсказания будущих событий или констатации прошлых и настоящих событий, которые в данный момент нельзя наблюдать. Я не хочу касаться других аспектов теорий как эвристических средств. Так что с помощью теорий далеко не все задачи познания решаются. С помощью теории можно, например, констатировать или предсказать некоторые скрытые тенденции общества, но нельзя предсказать, как они конкретно реализуются в той или иной стране, в тех или иных условиях. Так, в нашем обществе действует как тенденция к закрепощению граждан, так и тенденция к представлению им некоторых степеней свободы. А что получается на деле, из теории как таковой не выведешь. Тут нужны дополнительные средства и сведения. Или, скажем, роль личности. При построении теории от индивидуальных особенностей людей приходится отвлекаться, иначе теорию не построишь. Так что теоретически предсказать следствия индивидуальных особенностей вождей для общества невозможно в силу самого этого средства предсказания. А жизнь общества — индивидуальный процесс, здесь даже пустяки могут играть большую роль. Например, будь на месте Сталина другой вождь, допустим — Бухарин, многое могло бы сложиться иначе. Репрессии продолжались бы, но с меньшим размахом и жестокостью. И кто знает, может быть Хрущеву не пришлось бы делать разоблачительный доклад. Могло не быть уничтожения командного состава армии. Вся война могла сложиться иначе. Вообще, Гитлер мог и не напасть, побоялся бы. И вся мировая история могла пойти иначе. Конечно, все эти предположения нельзя подтвердить. Я об этом говорю лишь для того, чтобы вы ощутили разницу в чисто теоретическом анализе действительности и более детальном ее изучении всеми доступными средствами. Во всяком случае, вы не будете спорить с тем, что по меньшей мере десять миллионов человек в этой войне мы потеряли из-за идиотизма сталинского военного руководства. Теоретически же такие факты вообще не могут быть предметом внимания. Теоретически вполне предсказуема общая тенденция прихода к власти лиц с крайне низким интеллектуальным и моральным потенциалом. Но ведь мерзавцы и кретины тоже иногда различаются по степеням мерзости и глупости, что существенно сказывается на судьбе людей.