Александр Зиновьев - В преддверии рая

— У нас диссидентство стало выгодным бизнесом для особой категории людей.

— Ну, ты тут слегка перегнул.

— Ничего не перегнул. Вот факты. Большинство диссидентов — евреи. Как они попадают в диссиденты? Очень просто: их не выпускают за границу, они начинают скандалить, властям надоедает шумиха, их выпускают постепенно.

— Ну, а Сахаров? А Григоренко?

— Типичные неудачники и честолюбцы.

— Чушь! Какие же они неудачники?! Сахаров — академик, трижды Герой, много раз лауреат. Григоренко — генерал, крупный пост занимал. Сахаров потерял огромные материальные блага. Григоренко потерял все, много лет отсидел в «психушке».

— И все-таки я настаиваю на своем. На этих именах даже еще четче можно проиллюстрировать мою мысль. Возьмем Сахарова, фигуру номер один, так сказать. Великий физик? А кто об этом знает?! И потом вы же знаете наше общество. За одну физику столько наград и таких наград не получишь. Если будет написана история современной физики, имя Сахарова в лучшем случае будет упомянуто лишь в связи с водородной бомбой. А претензия на гениальность и великость есть! А компенсация за ущемленное самолюбие требуется. Известности хочется. Вот и начинается понемногу втягивание в эти диссидентские штучки.

— Ерунда все это. Сахаров крупный физик.

— Крупный, не спорю. Но как общественный деятель он крупнее. Это ему принесло больше славы. А материальные потери... Для таких людей материальные интересы второстепенны.

— Когда он начинал свою диссидентскую карьеру, он не рассчитывал на такой успех.

— Бросьте! Мы же не младенцы! Будь Григоренко лейтенант, а Сахаров — младший научный сотрудник, приобрели бы они такую известность? И начали бы они свою диссидентскую деятельность? Сначала обеспечили себе защиту, а уж потом...

— А что в этом плохого? Значит, они не дураки.

— Я не говорю, что они дураки. Как раз наоборот. Я говорю о том, что тут расчет...

— Что касается меня,— сказала Неличка, приглашая гостей к столу,— то мое мнение было и остается определенным. Я не считаю всю эту публику морально безупречной. Мы с вами делаем для улучшения нашего общества не меньше, чем они. А может быть и побольше. Но мы же не бегаем к иностранным журналистам, не устраиваем пресс-конференций, не лезем со своими заявлениями и интервью. Есть определенные моральные нормы, которые обязан соблюдать всякий общественный деятель. У меня в «Мысли» книга выходит. Я в ней критикую некоторые отрицательные стороны нашего общества порезче и уж во всяком случае поглубже, чем Сахаров. Так что, мне давать интервью на «Голос Америки» или «Немецкую волну»? А стоило бы мне только намекнуть, как...

— Еще бы! Это была бы сенсация. Один из крупнейших теоретиков марксизма в беседе с иностранными корреспондентами заявил...

— Что по его мнению материя все-таки не совсем первична...

— Тебе бы только позубоскалить! Ты готов любую святыню опошлить!..

— А у нас сосед завел щенка и назвал его Диссидентом. Разумеется, кто-то донес. И теперь власти не знают, как это расценить — как насмешку над диссидентами или как их поддержку.

— Все зависит от того, какой породы пес.

— Он беспородный.

— Тогда это соседу пахнет неприятностями.

Не торопитесь с выводами и не впадайте в крайности, говорит Основатель. Это обычные люди обречены вечно колебаться между сознанием полной ясности и полной необъяснимости происходящего и хвататься за первые подвернувшиеся объяснения. Но мы ведь профессионалы. Вот вы утверждаете, что понятие цели неприменимо к достаточно большим группам людей и к обществу в целом. Но почему? Кто наложил такой запрет? Понятие цели есть понятие, т.е. продукт творчества людей. И к чему его применять, зависит от самих людей. И группы людей бывают разные. К одним понятие цели неприменимо, а другие без этого понятия нельзя понять.

Понятие цели до сих пор рассматривали в основном применительно к отдельному индивиду. Я не буду на этом останавливаться, ибо тут никаких сложностей нет. Во всяком случае, если тут и возникают проблемы, они банальны по сути и сложны из-за внешних привходящих обстоятельств, главным образом — потому что за них берутся табуны умников. Когда понятие цели переносили на группы людей и целые общества, последние рассматривались по аналогии с индивидами. Все формальные тонкости такого переноса игнорировались. А между тем сложности с понятием цели связаны именно с переходами от отдельных целеполагающих индивидов к целостным группам людей.

Вот вы, например, сейчас приехали ко мне. Цель вашего приезда — посоветоваться со мной по данному вопросу. Я согласился вас принять. Моя цель — высказать вам нечто по этому вопросу. Цели, очевидно, разные. Даже противоположные. Вместе с тем нашу группу можно рассматривать и с точки зрения совпадения целей, если придать нашей встрече другую словесную формулировку, а именно — желание побеседовать на тему, допустим, о цели. Видите, как тут все зыбко и неопределенно. А ведь наша встреча — самый примитивный случай группы. А если группы состоят из десятков, сотен, тысяч, миллионов людей?!

Основная тонкость в распространении понятия цели на группы людей состоит не в том, чтобы построить формально строгое определение понятия «цель группы» через понятие целей индивидов, входящих в группу, а в фиксировании самого механизма целеполагания группы. Вы улавливаете разницу? Дело в том, что нет никакого единого и обязательного для всех групп определения понятия «цель группы». А существуют реально группы людей с некоторыми механизмами целеполагания. Эти механизмы суть различные формы принятия и навязывания /как стихийного, так и сознательного/ группе индивидов как целому определенной цели. Другими словами, дело в том, какими путями та или иная группа людей становится обладательницей той или иной цели в качестве сложного индивида, внутренне расчлененного на множество целеполагающих индивидов.

Возьми, например, политическую партию. Исторически могло случиться так, что небольшая группа людей собралась и приняла решение /сознательное соглашение/ образовать партию и считать то-то и то-то /обозначим X/ целью партии. Каждый член этой первичной организации мог прийти сюда со своими целями, например, с желанием прославиться, сделать благо обществу, нанести ущерб официальному обществу и т.п. Собравшись, они образовали группу, приняв решение считать X целью группы как целого. Таков в данном случае был механизм целеполагания. Затем, допустим, партия выросла в мощную организацию. Изменились условия ее существования. Могло случиться так, что ее действия перестали совпадать с X, т.е. выглядеть направленными на достижение X. Однако если X считается целью партии, мы не имеем права оспаривать это. Мы лишь можем описать механизм целеполагания в данном случае, включив в описание его помимо упомянутого исторического эпизода еще и последующую историю партии, сохраняющую X в качестве цели. Мы можем установить, например, что эта партия стала фиктивно, ложно целеполагающей, цинично целеполагающей и т.п. Но это уже конкретность. Суть же дела остается та же: трудность не в определении языкового выражения, а в описании механизма целеполагания.