Александр Зиновьев - В преддверии рая

Процент х-поступков в общей массе поступков людей ничтожно мал. Возьмите, например, наших писателей и подсчитайте, сколько всяких поступков они совершают. Но лишь немногие из них определяют уровень и тип нашей литературы и морально-психологическую атмосферу в ней. Например, написал А хорошую книгу. Дали на рецензию В. И от В зависит судьба книги. Тот ее раскритиковал. От А потребовали переделать книгу, и она превратилась в барахло. Вышли две книги А и В. Пусть одна хорошая, другая средняя. Автор А — начинающий, а В — признан и в чинах. Пишет С рецензии. О книге А говорит в двух словах, а книгу В превозносит. Такого рода поступков не так уж много, но именно они определяют ситуацию, а не прочие бесчисленные безобидные поступки.

Х-поступки совершаются обычно так, что их невозможно отличить от прочих или они вообще незаметны. Например, сдают экзамен два студента А и В. Первый отвечает как следует, но ничего особенного. Второй говорит не очень гладко, но в его речи чувствуется незаурядность. И преподаватель С это сразу почувствовал.Первому он ставит пять, а второму три. Многие понимают суть дела. И сам С понимает. Но С чувствует в В потенциального врага, ибо С бездарен. Но ни к чему не придерешься. Все помалкивают. Глубокая социальная акция проходит незамеченной.

Х-поступки не наказуемы, а часто поощряемы. Попробуйте, придеритесь к упомянутому рецензенту или экзаменатору! За х-поступками практически невозможно наблюдать. Этот не сказал доброе слово мальчику, принесшему ему первые стихи. Тот чуть-чуть занизил балл девочке, сдающей экзамены в институт. А тот не пошел на заседание, где решалась судьба хорошего человека. Пустяки. Пустяки ли? Нет, не пустяки. Именно такие редкие и малоприметные поступки суть подлинные властители общества. Именно они суть грозные распоряжения, неукоснительно выполняемые гражданами. А всякие там распоряжения властей, митинги, воззвания, награды и т.п., это суть лишь их следствия и проявления.

В каждом обществе какое-то множество поступков людей выполняет роль х-поступков. Здесь нет строго определенных критериев их отбора. Возможны случаи, когда некоторый поступок человека есть х-поступок, а аналогичный поступок другого или того же человека в другое время — нет. Да такие критерии и не нужны. Важно, что люди осознают социальную значимость своих поступков в конкретных случаях. И имеются правила, по которым совершаются х-поступки. Свод таких правил характеризует тип общества. В нашем обществе х-поступки совершаются по правилам, суть которых сводится к одному: ослабить позиции сильного, талантливого, делового, продуктивного и т.д., низвести все и вся до среднебездарного уровня, опошлить, заземлить, испаскудить. Поскольку люди скрывают от себя самих и от других эту неявную подоплеку своих х-поступков, а общество не заинтересовано в ее разоблачении, объективная социальная оценка индивида оказывается практически невозможной. Значение сохраняет только социальная оценка, составляемая на основе наблюдения большого числа социально незначимых поступков. Бывают нужны чрезвычайные обстоятельства, чтобы социальная сущность человека обнаружилась явно. Иногда человек проживает целую жизнь с репутацией порядочного человека и лишь в конце жизни на каком-то одном единственном деле разоблачает себя как рядовая сволочь.

В сорок первом Бородин окончил школу где-то в Сибири и сразу попал в армию. Ускоренными темпами прошел курс «молодого бойца». Еще более ускоренными темпами проскакал офицерские курсы «Выстрел». Командовал взводом. С ним не происходило ничего такого психологически сложного, что обычно показывают в кино или пишут в книжках о войне по поводу восемнадцатилетних мальчиков, командовавших взрослыми мужчинами. Было не до психологии. И война была такая, что было безразлично, сколько тебе лет. Более того, среднее образование давало неоспоримое преимущество сравнительно с малограмотным комсоставом армии. Впоследствии на вопрос, что определило победу в этой войне, Бородин отвечал: то, что командные посты вплоть до командиров батальонов заняли десятиклассники, а если бы их пустили более широко и выше, то войну бы мы закончили раньше и с меньшими потерями.

Войну Бородин закончил с кучей наград, с чином капитана, в должности командира батальона, членом партии, с женой и ребенком. Женился в сорок четвертом, когда лежал в госпитале в приволжском городке. Он уже привык к военной службе и рассчитывал навсегда остаться в армии. Но что-то произошло в закулисной жизни, и его демобилизовали. И он нежданно-негаданно оказался в приволжском городке, застал в своей супружеской постели «заместителя по б...... й части», развелся и уехал в сибирский городок. Здесь пропил остатки денег, новое обмундирование и трофейные вещички. Устроился на работу, потом на другую, на третью. И везде сталкивался с условиями, превращавшими любого честного человека в уголовника. Так пропал год. Как-то встретил фронтового знакомого, который надоумил его податься в Московский Университет на философский факультет.

Поступить с твоими данными, соблазнял знакомый, раз плюнуть. Там анкетные данные ценят превыше всего. Экзамены сдать — пустяки. Ни один хмырь не осмелится тебе даже тройку поставить. Нацепи железки, и дело в шляпе. А учеба там — не бей лежачего. Главное — научиться трепаться без остановки. Материя первична, сознание вторично, все течет, количество переходит в качество, Гегель стоял на голове, Фейербах остановился перед... Вот, кажись, и вся премудрость. Эту галиматью ты за месяц освоишь. И живи себе припеваючи. Не умничай только! Лишнего не болтай.

Бородину такая перспектива понравилась. Поступил он, как и предсказал знакомый, без всяких усилий. Поселился в общежитии. И неожиданно для него самого учеба его захватила. И оказалась она не такой уж легкой. Пришлось компенсировать пробелы прошлого образования /сибирская школа не то что московская; плюс к тому перерыв на войну/, зарабатывать на жизнь /на стипендию не проживешь, к тому же алименты/. После второго курса поехал с факультетской бригадой на работу в колхоз. И насмотрелся тут такого!.. Когда вернулись, на первом же семинаре не выдержал и сорвался. Обсуждали вопрос о политике партии в отношении крестьян. Выступила маленькая девочка, которая и в колхозе-то ни разу не была. Она хорошим языком изложила официальную точку зрения в духе «Кубанских казаков». Бородин взорвался не столько из-за того, что положение в колхозе ужасное, сколько из-за того, что эта откормленная потаскушка /которой он, кстати сказать, симпатизировал/ из благополучной семьи с чистой совестью лгала и лицемерила. Возмутило его именно такое телесное воплощение лжи, а не ложь как таковая. Ко лжи он сам был приучен с детства. И наговорил он такого, за что в те годы полагался расстрел. Но его спасли прошлые заслуги и искреннее раскаяние. Свидетелем в суде выступал его близкий друг, на что Бородин не обратил особого внимания; не он, так другой,— не все ли равно.