Александр Зиновьев - В преддверии рая

— За кого ты меня принимаешь?! В морду захотел?!..

— Но все равно ты сидишь, не зовешь. Ты себя человеком ... Обрати внимание, просто ЧЕЛОВЕКОМ показать хочешь! С чего бы это, а...

— Прекратите этот треп,— категорически заявляет Степан. — Как старший по званию приказываю...

— Пошел ты со своим званием!.. Он дело говорит! Подумайте сами, это же важно! Вот со мной был такой случай...

Если точно описывать реальную жизнь, то нужно исписать сотню страниц на обычные серые житейские пустяки, прежде чем сказать одно необычное слово. Те мудреные мысли, о которых я говорил, приходили в наши головы весьма редко, а разговорчики такого рода мы вели еще реже того. И ко всему прочему они были почти незаметны в общем потоке ничего не значащих фраз. И все же именно они, как теперь оказывается, были своеобразными ферментами или витаминами нашей жизни. И не случайно потому они теперь всплывают в памяти на поверхность, вылезают на первый план. Ибо именно они были активными деятелями нашей житейской драмы, а все остальное было мертвой и косной ее субстанцией. Они определили всю стратегию нашей жизни незаметным для нас образом. Все то, что мы имеем теперь, есть результат их неуловимой работы.

Летом я ездил в колхоз руководителем факультетской бригады. Ничего неожиданного в деревенской жизни для нас не было. Нищета, идиотизм, пьянство и все прочее. И сами мы жили по-свински. И все же было весело. Мы окрепли, загорели, посвежели. И работали хорошо /в отличие от самих местных жителей, которые всячески отлынивали от работы в колхозе, ходили за грибами и ягодами, пьянствовали, ездили в город на базар и т.п./. И нам объявили благодарность в деревенском райкоме комсомола и партии, а потом — в университете. Но произошло событие, которое все свело на нет. Один парень из нашей группы, которого мы почему-то звали Томом, хотя в имени и фамилии его не было ничего такого, от чего могло произойти это прозвище, рассказал на семинаре о реальной жизни в колхозе и высказал предположение, что эта форма организации сельского хозяйства несовременна и бесперспективна. Замять дело не удалось. Парня исключили из комсомола и университета. Потом судили, дали десять лет. Мне как руководителю бригады пришлось выступать свидетелем в суде. В общем, настроение было паскудное. Я выпил сто грамм в одной забегаловке, потом в другой. И докатился в конце концов до «Грибоедовки». Тут я встретил Его. Рассказал о суде.

— Этот парень Том был прав?— спросил Он.

— Конечно,— сказал я.

— А почему ты не сказал об этом в суде?

— А ты хочешь, чтобы я из-за этого дурака сам отхватил десятку?!

— Разве говорить правду есть признак глупости?

Вот и весь разговор. Меньше минуты. До этого более двух месяцев вполне ортодоксальной жизни. Много тысяч вполне правильных слов. После этого... В общем, какова доля этого мгновения в моей жизни? А в жизни всей страны? Измерить невозможно! Я сразу же забыл этот разговор. А может быть, даже и не вник в его смысл. А вот прошли годы, и теперь я знаю, что самое значительное событие в моей жизни в эти годы было... даже не переживание!., а просто услышать эти слова, сказанные другим!

А то как-то заспорили мы о соотношении Ленина и Сталина. Ленин для нас был святыней. Насчет Сталина мы позволяли себе туманные намеки, но не больше того. А Он анекдотики нам иногда подкидывал двусмысленные, Например, такой. Пришел Сталин в мавзолей с Лениным побеседовать. Ну как, спрашивает Ленин, идет народ за тобой, Иосиф? Идет, говорит Сталин. Смотри, говорит Ленин, как бы за мной не пошел. Мы похихикивали, оглядываясь по сторонам. Но проходило время, Он появлялся вновь, и было очевидно, что никто на Него не донес. Он потом исчез совсем. Но я не думаю, что из-за доноса. Скорее всего не Он исчез, а мы исчезли сами.

Новый год решили встретить все вместе и со своими девчонками. Он сказал, что у него девочки нет, но ради такого случая Он поищет. Но лучше будет, если наши девочки подыщут Ему что-нибудь попроще. Девчата взяли на себя заботу о закусках, мы — о выпивке. Но еще задолго до Нового Года мы пропили все денежки, отпущенные нам. Назревал скандал. Тогда Степан предложил гениальный выход из положения. Мы разыскали бутыли, и Степан начал химичить у себя в подвале. Нас удивило, зачем свекла. Чудаки, сказал Степан, для эстетики! Для цвета и запаха. Через некоторое время мы поинтересовались, как идет его самогонное дело. Блеск, сказал он. Идем сегодня пробовать. Захватив все ту же копченую треску и пару батонов хлеба, мы направились к Степану. Недурно, сказали мы, распробовав одну бутыль. Ну, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! Давай еще! В общем, через пару часов мы валялись в самых фантастических позах кто где. Среди ночи вдруг стали раздаваться взрывы, очень напоминающие взрывы противотанковых бомб или мин. Мы вскочили. Рвались бутыли, которые Степан для ускорения процесса поставил за печку. Мы кинулись спасать содержимое.Спасти удалось не более трехлитровой кастрюльки, которую мы тут же опорожнили. А где гарантия, что остальные бутыли не лопнут, спросил Он. Никаких, сказал Степан. И мы прикончили остальное. И свалились замертво. Утром вернулась с ночного дежурства мать Степана и пришла в ужас. Изо всех дыр из нас текла ужасающе вонючая жидкость. Мебель перевернута. Всюду осколки стекол. Мать решила, что тут произошло смертоубийство, и пока она безуспешно пыталась найти неиспорченный автомат, чтобы вызвать скорую помощь, мы очнулись и навели относительный порядок. Вернувшись, мать на радости пролила слезу и... достала нам чекушку на похмелку. О, русская женщина, воскликнул Он, проглотив свою дозу. Преклоняю голову перед тобою и посвящаю тебе следующий стих. Прошу прощения за качество, ибо это экспромт.

Сейчас-то я понимаю, что эти стишки примитивны. Но тогда они казались нам божественными. И мы плакали от счастья, что остались живы, что мы вместе, что с нами есть самое великое существо на земле — мать. Много лет спустя, став докторами, кандидатами, сотрудниками всякого рода ответственных аппаратов, мы однажды улетели ночью в Новосибирск продолжать пьянку, поскольку там день начинался раньше, и рестораны к нашему прилету уже будут открыты. Но это была уже другая компания. И вообще это было уже не то. Обратно мы возвращались злые. И всю дорогу считали, кто больше и кто меньше вложил средств в это идиотское мероприятие.