Имре Шаркади - Избранное

Я раздумывал над этим, пока она высказывала свое замечание. Разумеется, она сказала, что мысленно просила у меня прощения за то, что до сих пор думала, будто я из чистого франтовства переодеваюсь перед приемом больных, тогда как все остальные здесь, в горах, остаются в обычной одежде, но теперь, когда я поднялся на Гайю пешком, не дожидаясь автобуса, словом, теперь она понимает, как неверно судила обо мне, и видит, что я отношусь к своему врачебному призванию гораздо серьезнее, чем можно было подумать.

Да, надо сказать, ее замечание я нашел весьма разочаровывающим и глупым и задумался, как бы ответить ей в том же духе, обманув ее надежды, и искал слова, которые бесповоротно положили бы конец нашему интимному дуэту, но времени высказать их у меня не осталось, так как в дверь постучали, и вошла та самая женщина, которая вела машину и бросила меня на полдороге.

— Простите, — сказала она, потом взглянула на меня и узнала. Тут она прижала руку к груди и воскликнула: — О, это ужасно! Я никогда себе не прощу!

Я встал и шагнул ей навстречу.

— Это вас я бросила там, на дороге, да?.. Конечно, такого поразительного сходства не бывает, нет, это невозможно! Но почему вы не сказали, что вы врач? Видите, как получилось, я вас бросила, а не прошло и часа, как уже нуждаюсь в вашей помощи. Правда, собственно говоря, по вашей же вине.

— На что жалуетесь?

— Я такая нервная, что… о, господи…

Неожиданно она закрыла лицо руками и расплакалась. Мы усадили ее. Эва принесла стакан воды, из которого женщина отпила традиционные два глотка и, вытирая глаза, сказала:

— Мне нельзя было вести машину, у меня нервы как тряпки… а то, что случилось на дороге… прошу вас, дайте мне какое-нибудь успокоительное…

Она потрясла головой.

— Это так глупо звучит, мне просто стыдно.

Менее глупым, однако, это не стало. Я насмешливо смотрел на нее: на стуле, опустив плечи, сидела женщина, воплощающая в себе самый распространенный в мире диагноз — нервическое существо, которое любит себя показать, от скуки и самообожания медленно губит самое себя, лишь бы ее заметили, лишь бы ею восхищались. Я не прислушивался к тому, что она говорила. Подобное я слыхал уже сотни раз.

— Послушайте, — перебил я ее, — никакого успокаивающего лекарства я вам не дам, пусть ваша нервозность пройдет от того, что я восполню свое упущение и поблагодарю вас. Очень сожалею, что не сделал этого там, на дороге: спасибо, что вы так охотно помогли мне, протащили часть пути. Поверьте, тогда самое трудное было уже позади.

Конечно, это пришлось повторить ей несколько раз, успокаивать ее, уверять, что она ошибается, ее смутила извилистая горная дорога. В конце концов я дал ей таблетку беллоида, чтобы она приняла ее, если не верит в успокоительную силу слов.

Она улыбнулась мне.

— Нет, нет, верю. Спасибо.

Когда она ушла, я решил, что соблазню эту женщину, пока она будет на Гайе. Она того заслуживает. Такие глупо романтичные, самовлюбленные люди заслуживают того, чтобы по крайней мере разок-другой с радостью согрешить против собственных моральных норм. Да и задача моя не из легких — ее затрудняет приехавший с нею муж, а еще больше эти ее восхитительные моральные нормы. По крайней мере, меня это развлечет.

Однако она пробудет здесь дней десять, время у меня еще есть. Надо воспользоваться солнцем, а то вдруг завтра начнется оттепель, или поднимется буран, или — откуда мне знать, что случится! — к рождеству зима довольно часто портится, впрочем, я никогда еще не проводил рождество в горах.

Я глянул на Эву, она ответила сдержанно-трепетным взглядом.

Я подмигнул ей.

— Идите сюда, я хочу вас поцеловать, — сказал я.

— Серьезно? А чему я обязана столь неожиданным желанием?..

— Тому, что вы вместе со мной потешались над этой гусыней.

— Да? — с облегчением произнесла она и, склонив голову набок, подставила мне щеку.

Бедняжка, вот, значит, как она защищается. Ждет, что сейчас я возьму ее за талию и поверну к себе ее голову: я рассердился — нет, мне уже не двадцать!

— Я хочу губы!

Если б она ответила: как бы не так… еще чего… или сказала бы: но-но, не слишком ли быстро?.. Или действительно потупила бы очи и в самоотверженном экстазе подставила мне губы, — я считал бы дело навеки оконченным. Но Эва смотрела на меня с веселой улыбкой, повернулась прямо лицом и протянула губы, заметив, что я прав, поцелуй в награду — это поцелуй в губы, но только у народов греческой культуры, например, у славян, которые, как известно, традиционно придерживаются византийской культуры; поцелуй в лоб, напротив, награда римского происхождения, а у азиатов…

Здесь я прервал объяснения поцелуем, и ее теплые, будто лепесток цветка, губы тотчас сделали Эву желанной.

Я не шевельнул рукой, мы целовались так секунд десять. Кажется, мы оба одновременно отпрянули друг от друга. Эва улыбнулась, присела, словно девочка, и отошла к своему столу. Я направился к окну и выглянул из него. Если кто-нибудь сейчас зайдет, мы, вероятно, покажемся ему смущенными.

Когда я обернулся, Эва с обычным выражением на лице складывала рецепты и курила сигарету.

— Ну, на сегодня довольно, — сказал я, сжав ей запястье. — Немедленно поднимитесь ко мне! Выпьем по чашке кофе и по глоточку коньяка.

— Немедленно? И бросить здесь всю лавочку? Еще только без четверти.

Эва не выдернула свою руку из моей, и я понимал, что она раздумывает. Но раздумывала она недолго и пришла ко мне с весьма приятной естественностью, а начав раздеваться, заметила только, что боится оказаться не очень ловкой любовницей.

— Почему? — Я посмотрел на нее с любопытством и недоверием.

Она улыбнулась и пожала плечами.

— Быть может… два года, как у меня с женихом… все было кончено и с тех пор… гм… Вы были первым, с кем я могла себе это представить.

У нее была красивая фигура, Эва относилась к тому типу женщин, которые намного интереснее обнаженные, чем одетые, потому что не умеют себя украшать. И вдруг я осознал, что думаю о женщине из машины. Вот та умеет!

Странное существо человек, всегда хочет чего-то иного.

Эва погладила меня по щеке.

— Вы морочите людям головы. Да, да, ни слова, я знаю, что морочите! Вам следовало бы носить на шее табличку: «Осторожно! Опасно!»

Я спустился обедать в столовую и сразу же заметил своих утренних знакомых. Женщина очень дружески, ободряюще улыбнулась мне, я подошел к ним поздороваться и представиться.

Они сидели вдвоем за столиком на четверых, я подсел третьим, решив подружиться с ними, — общий столик очень облегчал сближение. Я смотрел на женщину со спокойным интересом, задумчиво, как на картину. Разглядывал, стараясь не смутить, однако все же так, чтобы она заметила мой взгляд.