Имре Шаркади - Избранное

— Да, — сказала она, — вы слишком хорошо играете, нам трудно было бы состязаться с вами.

Я видел, как Печи вошел в игру. Они бросили жребий — кому с кем играть, и парная игра началась. Мне было жарко.

— Охотнее всего я принял бы душ, — сказал я.

И прежде чем женщина успела ответить, а она смотрела на меня и собиралась что-то сказать, я продолжил неожиданно:

— Я схожу по вас с ума. Так влюбиться! Когда вы вошли, у меня остановилось сердце. Хотелось жалобно запищать, как двухнедельный щенок, от мучительного сознания, что вы не моя.

Я сделал небольшую паузу:

— Пойду приму душ. Сейчас с вами говорил усталый, потный человек. Освежусь, сойду к вам и все повторю снова.

— Не надо, это лишнее, — тихо сказала она, но я не обратил внимания на ее слова, сделал вид, что не расслышал, и удалился.

Душ… как мы обращаемся со своими нервами… Я пошел не под душ, а в бассейн, попытался проплыть под водой от стенки до стенки четыре раза, потом пять, шесть, все время думая, что если и на этот раз удастся, то… Я провел там не больше пяти минут. Парная игра еще не должна была окончиться… холодный душ в моей комнате… одна минута, господи, только бы не упустить, только не упустить, иначе я повешусь на самом высоком буке…

Не упустил.

Они все еще играли — второй сет только начался.

Я сел рядом с ней, с другой стороны сидел мальчик. Это меня смущало. Что делать? Я спешил, остановиться сейчас — подобно смерти, мальчика я просто приподнял, как вещь, поставил на ноги и посмотрел ему прямо в глаза:

— Не тебя ли случайно дядюшка Мишинаи ищет?

— Меня? А кто это? — спросил он.

— Беги к швейцару, он объяснит.

Опустившись на скамью, я сказал:

— Ничего не изменилось. Я схожу по вас с ума, и примите к сведению: меня не интересует ни ваш муж, ни ваш брак, ничего не интересует. Вы богом созданы для меня!

— Странно, что вы это говорите.

Я промолчал. На это ответить нечего, я действовал рассчитанно, она инстинктивно. Она защищалась. Я не ответил и таким образом не дал ей возможности защититься.

— Давайте больше не общаться, хорошо? — предложила она дружелюбно и с надеждой.

Я с облегчением вздохнул. Это шаблон. Она предлагает возвести стену. Меня ли остановит такое препятствие?

Да, легко возбудимая, самовлюбленная неврастеничка. И даже не умна.

И тут она подняла на меня глаза.

— Теперь вы подумали, что я глупа? Мне тоже пришло это в голову. Но знаете, со мной довольно безнадежное дело… Всем известно, каждой женщине приятно вдруг пробудить такую страсть… Но сейчас вы действительно постучали не в ту дверь.

— Я не стучал, — произнес я хрипло и глухо, — я только сказал, что думал.

— С точки зрения результата это одно и то же.

— Послушайте, сударыня, — видите, я даже имени вашего не знаю! — если вы боитесь, что я останусь сидеть за вашим столиком…

— Я не боюсь. Вы неправильно меня поняли. Я чувствую себя достаточно сильной, чтобы не бояться. Если вам это не тяжело, разумеется.

И отвернулась к стене. Святая женская глупость! Я рассмеялся.

— Над чем вы смеетесь?

— Смеюсь над ударом. Девушка подала крученый снизу, а другая захотела отбить его сверху. В результате — сетка.

Она задумчиво смотрела на меня.

— Вас это занимает?

— И это тоже.

Я старался продлить проведенные с ней минуты, хотя прекрасно знал, что сейчас это бессмысленно, нельзя же продлевать их до бесконечности, пока я не добьюсь иного, большего, чем уже достиг. Если насчитывать себе штрафные очки за промахи, это был просчет, за который полагался штраф — мне следовало уже уйти от нее.

— Я даже имени вашего не знаю, — буркнул я.

— Моего?

— Да. Знаю только фамилию.

— Вот как? Не знаете? Меня зовут Эржи. Но если вы спросили для того, чтобы называть меня по имени, то радости мне это не доставит. Муж называет меня малышкой, и вообще наше знакомство… знаете, мы живем по-старомодному, только самые близкие… и я не жалею, что это так. Но вот освободился стол, хотите сыграть? Конечно, у вас колоссальное преимущество передо мной, но будет гадко, если вы дадите мне это почувствовать.

Я хотел переодеться к ужину, но увидел, что небо совершенно чистое и луна почти полная. И мне захотелось снега, холода. Мгновенье поколебавшись, я решил: пойду-ка лучше кататься на лыжах.

Кроме лыж, я не взял с собой ничего. Надевая их у дверей дома отдыха, я подумал, что следовало бы взять фонарик: вдруг облака заволокут луну. Но обратно возвращаться не хотелось.

У парка я свернул, одним прыжком перемахнул через забор лесника и ощутил счастье: на что мне эта женщина?! Снег, зимняя природа и среди всего этого — я!

Я замечал уже, что спорт и вообще физические достижения чрезвычайно способствуют развитию эгоцентризма. Это явно эгоцентризм заставлял меня мчаться вниз, наслаждаясь бегом, как никогда раньше, опасностями, скрытыми обманчивым светом луны, ведь даже днем через лес, через вырубку пробегаешь с осторожностью. Я не осторожничал, хотелось мчаться, лететь; когда удавалось благополучно миновать очередной пень, во мне начинал звучать гимн самообожания: какой я ловкий, какой удачливый! Потом я вдруг здорово шлепнулся.

Сначала показалось, что сломал руку, но, ощупав ее, выяснил, что все в порядке, просто сильный ушиб. Решил вернуться обратно.

И тут я рассмеялся, так как понял, что весь этот безумный бег был затеян ради нее, ради Эржи. Веду себя будто школьник, рассчитывающий на то, что его возлюбленная во что бы то ни стало узнает, какие подвиги он совершил ради нее.

Не влюбился ли я в самом деле?

Я был абсолютно уверен, что нет. Она даже не в моем вкусе. Белокурая, распускающаяся астра (хотя, будучи знаком с историей литературы, я всегда представлял астру только брюнеткой!), которая… Нет, наши нервные системы функционируют в разном ритме, наши мысли неодинаковы, когда один заговорит, другой не подхватит, не воскликнет, что именно это он хотел сказать, и вовсе не пленяют меня ее жесты, движения…

Я возвращался по собственным следам, пересек шоссе. Навстречу шла машина; мелькнула мысль: они!

Я не поднял руку, смысла не было, я находился в каких-нибудь десяти минутах от дома отдыха, но мысль, что, быть может, это они, — а это были не они, не их машина, — так кольнула меня, что я ощутил себя очень несчастным — хоть в снег вались тут же, на месте!

Несколько мгновений я смотрел вслед машине, пытаясь разобраться в своих чувствах. Ощущение обездоленности от того, что Эржи принадлежит не мне, а инженеру, было столь острым и явственным, что я решил идти напролом, презрев все условности. Я должен ее добиться, она мне нужна, а коль скоро она нужна мне — все средства хороши!

Я медленно подымался наверх. Никакими трюками тут ничего не добьешься, это бесспорно. Но женщин трогают, умиляют кроткие, преданные трубадуры… которые ничего от них не требуют. Особенно под обманчивой личиной.