Имре Шаркади - Избранное

— Да… помню…

Я вышел. Оглянулся, но сориентироваться смог не сразу. Где моя комната? Наконец нашел: моя кровать, пепельница, спички, но Эржи там не было. В какой же она комнате? Рядом со мной? Я постучал, мне не ответили. Постучал во вторую, третью. Ответа не было. Я пошел к ванной комнате в конце коридора, она была закрыта, постучал. Лилась вода, я снова постучал.

Имени ее я произнести не мог: а вдруг это не она?

— Кто там? — послышался чей-то голос изнутри.

Голос был мужским, не она. Может, есть еще одна ванная комната?

В другом конце коридора я действительно обнаружил ванную. Журчанье, плеск воды, я постучал.

— Золи?

Это голос Эржи.

— Да.

— Я не дождалась тебя. Пошла принять душ. Надо сейчас же ехать. Погоди, я открою дверь.

И открыла.

— Нет, нет, — запротестовал я.

С закрученными сзади волосами она стояла в ванне и намыливалась.

— Закрой дверь, ненормальный, — сказала она, так как я оставил дверь открытой. И, смыв с лица мыло, улыбнулась мне. — Сейчас в ванне я решила бросить мужа, если ты тоже этого хочешь. Останусь с тобой. Хочешь?

Меня очень влекло к ней, я хотел ее, но теперь, когда она вот так сообщила мне о своем решении, я несколько принужденно, немного фальшиво сказал:

— Конечно, дорогая.

Да и об этом пожалел в ближайшие же секунды. Я стоял в крошечной ванной комнате, уставившись на мозаичный плиточный пол, пока Эржи вылезала из ванны, натягивала чулки, надевала платье, и все это буднично, как жена.

— Жалеешь? — спросила она, когда на ней была уже и шубка.

— О чем?

— Не увиливай.

Я прекрасно понимал, о чем она спрашивает, и знал, что притворяться непонимающим — трусость. Но ответил не сразу.

Мне показалось, будто мы женаты уже десять лет. В том смысле, что на мои плечи давил груз всех неприятных и глупых обязанностей десятилетнего брака, а взамен я ничего не получал. Брился самым вульгарным образом в чужой квартире только ради того, чтобы женщина, с которой я провел ночь, не увидела меня утром небритым, — а она даже внимания на это не обратила. Собственностью своей считает. Эва звонила… если я к полудню доберусь до места, можно позвать ее к себе в комнату… и комендантша в ночной рубашке… Что же, и соблазниться больше нельзя?

Одевшись, Эржи стала такой же, как вчера. Очень красивой, очень хорошо одетой, порядочной женщиной. Она сказала:

— Я решила, что так будет в любом случае. Это зависит не от тебя. Не чувствуй себя обязанным. С Ференцем я разведусь.

Она, вероятно, заметила на моем лицо какую-то неуверенность, потому что, говоря это, быстро вышла из ванной комнаты, прошла по коридору, спустилась вниз по лестнице, я едва поспевал за ней. В ресторане она попросила чашечку кофе таким тоном, словно только сейчас приехала сюда. Привлекательная, прекрасная, элегантная женщина, прибывшая в отель в одиночестве, просит кофе, даже не присаживаясь.

Здесь я догнал ее.

— Выпьем и коньяку, — сказал я, умнее мне ничего в голову не пришло.

— Хороню.

Но кивнула она машинально, словно уже бросила меня. Спустя короткое время хозяин вернулся и выразил сожаление:

— Очень досадно, но раньше девяти кофе не бывает, кофеварку еще не включили. Что-нибудь другое, пожалуйста… чай, например…

— Коньяк.

— Да, да, разумеется.

Я хотел было сказать, что мы расплатимся сейчас и за ночлег, но тут же спохватился: мы были вместе, но платить вместе не можем… и вообще, как это сделать?

Но Эржи неожиданно сказала:

— Мы расплатимся и за ночлег.

Хозяин налил две рюмки коньяку, принес, поставил их перед нами, церемонно вынул из кармана расчетную книжечку — да, да, и ночлег, — покивал, вернулся к своей конторке и принес оттуда готовый счет.

Положил его на наш столик.

— Всего семьдесят четыре форинта. Вместе с ночлегом.

Он успел сосчитать все вместе.

Я дал ему сотню, а тем временем Эржи разглядывала у радиоприемника иллюстрированный журнал полуторанедельной давности с таким полным отсутствием интереса, словно это давно привычное дело: муж расплачивается, а жена в ожидании как-то убивает время.

Пока хозяин рылся в кармане, с задней лестницы сошла его жена. Она оделась, подколола сзади волосы, заметно было, что она еще не привела себя в полный порядок, но уже занялась утренней работой, помогает мужу.

Она очень любезно поздоровалась с Эржи, подошла к ней, пожала руку. Эржи протянула ей руку так, словно это было самым естественным делом на свете.

— Уезжаете?

— Да.

— На Дёндёш-Пасто? Я слыхала, что дорога наверх занесена снегом.

— Во всяком случае, в сторону Дёндёша, — дружелюбно сказала Эржи и погладила женщину по щеке. — Какой у вас хороший цвет лица, милочка. Завидую вам, вы всегда дышите горным воздухом!..

Машину пришлось долго разогревать. Прошло полчаса, прежде чем мы смогли тронуться в путь. Эржи, не говоря ни слова, повела машину вниз, в сторону Дёндёша.

— Фу, — неожиданно сказала она и вдруг остановилась. Открыла дверцу, вышла, схватила пригоршню снега, потерла им руку, отбросила, села обратно в машину и поглядела на меня. — Вымой лицо и ты.

— Я?

— Да, ты.

— Не понимаю.

— От тебя на километр несет мылом этой шинкарки! Ты у нее брился?

Надо было ответить утвердительно. Потому что так оно и было. Но я не выношу подобного агрессивного, наступательного тона. Поэтому я открыл дверцу со своей стороны, вышел в полуботинках при десяти градусах мороза в глубокий снег и махнул ей на прощанье рукой.

Я отправился обратно в Матрахазу. До нее по меньшей мере два километра. А там будет автобус. Все будет.

Я слышал, как заработал мотор, слышал, как Эржи тронула машину, повернула и оказалась позади меня. Потом рядом. Приблизилась и поехала совсем рядом. Облокотись на окошко, Эржи высунула голову, наши лица были на расстоянии ладони друг от друга.

— Так тебе больше нравится? — спросила она со смешком.

Я взглянул на нее, но не ответил.

— Значит, так лучше? Лучше идти в ботинках по сугробам, чем вымыть лицо пригоршней снега?

Эржи медленно ехала рядом. Она совсем высунулась из окна, я повернул к ней голову, улыбнулся.

— Что ты хвастаешься машиной мужа? — сказал я ей.

Хотя я намеревался только пошутить, она была ошеломлена и побледнела; лицо ее стало белым, словно покрылось инеем, только кончик носа был красный, вероятно, от холода, и выглядела она комично и испуганно.

Она не прибавила скорости, держалась все так же рядом, мы были уже возле Матрахазы. Я страшно замерз.

— Когда я почувствовала, что от тебя пахнет таким же мылом, как от той женщины, я просто взбесилась, — сказала она.

Мы помолчали.

— И вдобавок ее мерзкие замашки!

Я не ответил и на это. Пусть не думает, что из меня можно сделать игрушку. Я и сам достаточно капризен, но при этом никогда ничего не требую от других. Мне не нравятся чужие капризы, не нравится, когда от меня чего-то требуют.