Имре Шаркади - Избранное

Пока она говорила, у меня мурашки бегали по коже. Все это она произнесла так легко и спокойно, глядя красивыми, умными глазами, что ответить ей было невозможно. Я снова взял ее руку, поцеловал. А сам лихорадочно думал.

Что, что мне сейчас предпринять? Чего она от меня ждет, зачем пришла ко мне? Можно ли верить тому, что она говорит? Правда ли это? Или она просто хочет соблюсти стиль? Нет, вряд ли, не верится. Но если она уйдет от меня так же, как пришла, это уже будет патологией… я имею в виду себя…

Словами тут ничего не добьешься.

Я с умилением вынул ее из шубки, словно пятнадцатилетний подросток, о котором раньше шла речь. Она позволила снять с себя шубку, только сдвинула брови.

— Считай, что я была твоей, и отпусти меня, — сказала она тихо и трезво. И погладила меня по щеке материнским жестом.

— Не могу я так считать!

Но я понял, что в противном случае проиграю. Этого мне не хотелось. В молодости, быть может, когда склонен лгать напропалую, лепетать бессмыслицу, унижать себя, льстить, просить, умолять, лишь бы заполучить женщину… Нет, увольте, мне за тридцать, для меня это не метод.

— Хорошо, буду так считать, — согласился я, когда она принялась чернить себя, назвала кривоногой, дурнушкой, только моя возбужденная фантазия вообразила, мол, ее прекрасной и желает заполучить во что бы то ни стало. У нее были прохладные колени, стройные, великолепные ноги, можно было лишь посмеяться над ее словами. Скажет тоже — кривоногая!..

Я прикрыл ее углом одеяла, потому что в комнате было прохладно.

— Хорошо, не будем больше об этом. Не хочешь, значит, не хочешь. Спи.

Так мы и уснули. Я к ней не притронулся.

Утром я проснулся первым и сначала не мог сообразить, где нахожусь. Обычный сумбур в голове перед пробуждением. Я посмотрел на окно — его не было на привычном месте, повернул голову — оно оказалось на другой стороне, кровать моя перевернулась или комната? Я пошевельнулся и почувствовал, что кто-то лежит на моем плече. Несколько секунд вспоминал — да, верно… вчерашняя вьюга, Эржи…

Я боялся шелохнуться, чтобы не разбудить ее, в комнату через окно проникало еще очень мало света.

Лежа так, я начал вспоминать вчерашний вечер.

— Спи, — сказал я ей, и она устроилась на моей руке, словно маленький ребенок. А я смотрел перед собой с раздражением, со злостью обманутого человека — не того я ждал! — и сердился. А теперь настало утро.

Эржи спала, тесно прижавшись ко мне, головой на моей вытянутой руке, лежала она почти на животе, зарывшись лицом в подушку над моим плечом — удивительно, как могла еще дышать. Я подтянул одеяло повыше, укрыл ей плечи. Так спят с первым своим мужчиной девушки, но никогда — опытные любовницы. Даже на самой широченной французской кровати — согласно правилам совместного сна — каждый старается немного отодвинуться, избежать близости другого тела, чтобы можно было вытянуться, разбросать руки, ворочаться, двигаться — во время сна цепляются лишь за того, кто нужен, кого не хотят потерять даже ценой любых неудобств.

Так обычно спят очень молодые возлюбленные, с грустью вспоминал я собственные молодые годы.

Эржи, вероятно, неудобно было лежать, она простонала что-то, потом повернулась и легла навзничь.

Я принялся разглядывать ее лицо в утреннем свете.

На рассвете лица спящих выглядят предательски.

Черты их как-то расслабляются, становятся мягче, если только человеку не снятся плохие сны. Лицо, чертам которого свойственна мягкость, не меняется. Оно такое же, как во время бодрствования, разве что становится еще нежнее, как-то неопределеннее. А лица людей решительных, жестоких — я не раз наблюдал это во время утренних обходов в отделении нейрохирургии — как бы расплываются, приобретают глупое выражение, губы у них распущены, кажется, видишь даже за закрытыми веками, как закатывается глазное яблоко — не лица, а сплошь пьяные маски.

В детстве я жил в одной палатке с командиром скаутов, и однажды на рассвете меня поразило его лицо: оно напомнило мне не очень удачную маску из застывшей лавы, снятую с лица помпейского солдата, лица, искаженного мукой и беспомощностью; временами он скрипел зубами, потому что во сне не мог делать того, что наяву: властно командовать.

Лицо спящей Эржи было много прекраснее, чем наяву.

Обычно в фильмах такие кадры дают крупным планом: спящая героиня. Красиво. Да, но в фильмах киноактриса, играющая героиню, не спит, а лишь опускает веки в соответствии с указаниями режиссера. Спокойная бездумность прекрасна. Такое лицо можно сравнить с головой греческой статуи — вместо выразительных глаз только глазные яблоки.

Лицо спящей Эржи было прекрасным, выразительным и счастливым. Такою я видел ее впервые. Губы она не красила, и сейчас они были бледно-розовыми. Веки без морщин, кожа у глаз и носа не жирная, какой она бывает у спящих глубоким сном.

Я смотрел на нее и чувствовал, что люблю.

Она выехала из дома отдыха в вязаном платье и короткой шубке, я вообще безо всего, так как сел в машину неожиданно, — и вот теперь мы оба лежали рядом обнаженные. Я рассматривал ее лицо и пытался прочесть по нему свое завтра, потому что чувствовал: того, что было до сих пор, теперь не будет, и начнется то, на что я раньше не рассчитывал. Я хотел, я любил эту женщину и боялся ее, боялся скрытого в ней спящего живого существа, которое, очевидно, предназначено мне в спутники. В этот момент я осознал, что был холостяком до сих пор потому лишь, что не находил никого, с кем хотел бы связать свою жизнь, — а теперь такое существо спит рядом со мной.

Я не смел шевельнуться, чтобы не разбудить ее, не смел закурить сигарету — пачка лежала далеко, я потревожил бы спящую; мне давно следовало вытянуть затекшую руку, а делать этого не хотелось.

Господи, я спал вместе с женщиной, в которую, по-видимому, влюбился, у которой вскоре появится ребенок от мужа, которая не очень красива и не слишком умна, вообще в ней нет ничего особенного, кроме того, что она мне нужна, и вчера вечером мы не позвонили в дом отдыха и сегодня тоже не попадем туда.

Сознание этого пока наполняло меня радостью. Я так давно не был влюблен!

Эржи проснулась.

Она проснулась так же, как я: не сразу поняла, где она. Потом глаза ее засияли.

— О! Я с тобой спала…

В голосе ее послышалась не жалоба, а смех.

— Мы даже не позвонили…

Она подумала о том же, что и я.

— Сколько времени? Семь? Восемь? Ты спал, мой мальчик? Я так хорошо выспалась, ох как хорошо выспалась! Ты был таким милым, славным, я все время ощущала твою близость… Я влюбилась!

Приподнявшись на локте, она вглядывалась в меня.

— Понимаешь?

— Понимаю. А я еще раньше.

— Нет! Я очень-очень давно!