Имре Шаркади - Избранное

«Интересно, что сейчас делает Иштван Сабо? — подумала я. — Наверно, вернулся в деревню, переоделся и поехал на Дунай поработать веслами, как он говорил. Но сначала дядя Морж и мальчишка-механик многозначительно на него посмотрели, и он сразу покраснел. «Скорая победа», — сказал, должно быть, дядя Морж или мальчишка. Но Пишта только отмахнулся от них, сел на мотоцикл и…»

Дальше этого моя фантазия не шла. Как я ни старалась представить себе Пишту и вообразить, что он сейчас делает, это мне не удавалось.

«Да, верно, танцует с одной из таких вот девчонок где-нибудь на берегу Дуная и морочит ей голову, — в конце концов подумала я. — А впрочем, это его дело». И, сев в машину, я поехала дальше.

А к вечеру я вернулась домой. Как провести остаток этого знаменательного дня, дня моего рождения, я не знала; впрочем, какая разница, по сути дела, все дни похожи один на другой.

При виде меня Аннушка растерялась, всплеснула руками. Я сразу поняла, что к ней пришел жених, — обычно она не так встречала меня.

— Вы уже приехали, Эва? А господин Перени говорил, что вас не будет несколько дней. Он тоже уехал куда-то. Попросил меня найти ему такси и укатил. С вами ничего не стряслось?

— Нет. Дайте мне, пожалуйста, поесть.

— Сейчас соображу что-нибудь…

Не успела она уйти в кухню, как зазвонил телефон.

— Скажите, Аннушка, что никого нет дома.

Она подняла трубку и сказала, что никого нет дома.

— …Нет, к сожалению, она вернется только через несколько дней. Да, конечно, она уехала.

— Спрашивали вас, — заявила Аннушка, положив трубку.

— Кто?

— Он назвался Иштваном Сабо.

— Ах, какая я дура! Просила вас скрыть, что я дома.

— Я так и сделала…

Расспрашивать Аннушку я не стала. Если человеку говорят, что я уехала на несколько дней, ему, конечно, незачем продолжать разговор. Что в таком случае может он прибавить? Но неужели это был Пишта? Неужели он?

Я встревожилась и разозлилась. Решила, что теперь сама буду подходить к телефону.

Между тем Аннушка куда-то запропастилась, забыв подать мне ужин, а я не хотела идти на кухню, чтобы не смущать ее с женихом, и от нечего делать, выпив рюмку коньяка, закурила. Я гипнотизировала глазами телефон, моля, чтобы он зазвонил снова и чтобы опять спросили меня, хотя знала, что из этого все равно ничего не получится, даже если я сильно взвинчена и верю в гипноз. Я взяла книгу, но читать не смогла, не понимала, о чем там речь. Потом положила книгу на место и только собралась раздеться и лечь спать, как явился Бенце с компанией.

Увидев меня, он тоже сделал большие глаза: видно, предупредил своих друзей, что меня не будет дома, и теперь, чтобы оправдаться перед ними, спросил:

— Моя дорогая, разве ты не уехала?

— Нет, — ответила я. — Машина подвела. Что-то в ней дребезжит. Завтра мастеру покажу. Пришлось вернуться с дороги.

Гости были мне более или менее знакомы. Только более или менее, поэтому Бенце никогда не привел бы их к себе, если бы знал, что я дома. Компания состояла из толстячка доктора, не лишенного так называемого чувства юмора, его жены, двадцатилетней красавицы, циничного и совершенно невыносимого художника и единственного приемлемого для меня человека, модельера Эллы, которая внешне удивительно напоминала старого капрала и почему-то всюду появлялась вместе с Тибором, вышеупомянутым художником. Мне никогда не верилось, что кто-нибудь может всерьез воспринимать эту пару.

Докторша немедленно бросилась мне на шею.

— Ах, моя дорогуша, как замечательно, что ты дома! А мы пришли взглянуть на твою статую.

— Смотрите, раз пришли. Я на нее нагляделась вдоволь.

— Но сначала надо выпить, — сказал Бенце, и тут я заметила, что они успели уже изрядно захмелеть.

Посещения скульптурной мастерской бывают разные: днем люди обычно приходят, заблаговременно договорившись, в воскресных дневных туалетах и, состроив умиленные физиономии, сыплют эпитетами: великолепно, поистине пленительно, шедевр; вечером же они вваливаются гуртом, предварительно напившись, Я предпочитаю вечерних посетителей.

К моему удивлению, и Бенце был пьян. Видно, чувствовал, что с ним творится что-то неладное и что я это понимаю, поэтому, извиняюще кивнув головой, он оставил меня в покое, не потащил за собой в мастерскую, а пригласил туда только гостей, сначала наполнив бокалы дрожащей рукой и выпив с ними вместе.

Доктор и его жена последовали за Бенце. Элла плюхнулась на стул и, вытянув ноги, испустила вздох облегчения. Слава богу, ей наконец-то удалось сесть, заявила она, и теперь ничто на свете не заставит ее подняться с места. Скульптуру она еще успеет посмотреть.

— Все равно сходства с тобой не окажется, — прибавила она. — Где уж нашему Бенце лепить обнаженное женское тело.

— Гм. Как вы встретились?

— Где-то в городе. Люди теперь предпочитают вваливаться друг к другу неожиданно. Все слоняются и ищут, кого бы подцепить, затащить к себе или к кому бы нагрянуть. Каждый день мы ждем, авось стрясется что-нибудь. Но что может стрястись? — С выражением глубочайшего презрения она закурила сигарету. — Твой супруг страшно расхвастался, что остался на несколько дней соломенным вдовцом; ему во что бы то ни стало захотелось продемонстрировать свою скульптуру. А эти соблазнились, сожалеют только, что их во время сеанса не пригласили.

Между тем гости вернулись из мастерской и все трое уставились на меня, видно сравнивая со статуей. Аги, жена доктора, по-видимому, осталась вполне удовлетворена выставленной в мастерской дылдой; она умиротворенно чмокнула меня в щеку и прощебетала, что не знает, удалось ли Бенце уловить сходство со мной, но в скульптуре есть какая-то первобытная прелесть, и муж ее того же мнения.

— Не правда ли, Енё?

Енё возразил: не первобытная, а античная прелесть.

— Дело в том, — принялся объяснять Бенце, — что эта статуя, а также и вторая, мужская статуя не имеют самостоятельного значения. Они — лишь часть интерьера солидного интуристского дома отдыха. Там из большого зала широкая мраморная лестница ведет в галерею, и по обе стороны лестницы будут стоять скульптуры, поддерживающие колонны.

— Получится шедевр, — сказала Элла. — Сидящие на галерее будут видеть в основном их задницы…

Аги весело засмеялась, я тоже засмеялась, хотя и невесело. Речь, правда, шла о творении Бенце, и эта шпилька должна была уколоть скорее его, но я также чувствовала себя задетой.

А Тибор подхватил:

— Формы несколько утрированы… поэтому вопрос о сходстве с Эвой…

Тут все засмеялись. Бенце, который в другом случае промолчал бы, стал оживленно рассуждать о проблемах современной скульптуры:

— К сожалению, в столичных мастерских почти не найдешь стоящих работ, а между тем на площадях и в парках собираются поставить статуи исторических деятелей. Скульптуры должны украшать пляжи, их можно дюжинами разместить по берегам Балатона, на аллеях, во всех красивых уголках. Но, увы, в наличии имеются лишь уменьшенные гипсовые копии, которые в лучшем случае можно расставить по углам конференц-зала или украсить ими письменные столы, пресс-папье… Греки же… — И он начал распространяться об античной скульптуре.