Имре Шаркади - Избранное

— Пусть у нас будет все, что только может прийти в голову, — упрямо твердила я.

Мы купили и фрукты и сладости, в термос я положила мороженое.

Кухня понравилась мне больше, чем комната. Она казалась более пригодной для жилья в свободное от сна время. Я сразу принялась накрывать ужин.

— Ты один здесь живешь?

— Пока да… Я жил с матерью, но она сейчас гостит у моей младшей сестры в Ваце, верно, пробудет у нее еще неделю… Мы договорились, что с осени сестра переберется сюда, если я уеду в Шомодь.

— А как они будут ездить отсюда в Вац?

— Мой шурин — железнодорожник. Он, вероятно, устроится на работу здесь или где-нибудь поблизости.

— Тебе не жалко расставаться с домом?

— Нет.

— Почему? Разве ты не любил его?

— Посмотри внимательней. Разве похоже, что я люблю эту хижину? Или я иначе спрошу: неужели она выглядела бы так, если бы я любил ее?

— А какую бы ты любил?

— Я люблю тебя.

— Милый… Какой дом ты бы любил?

— Тот же, что и ты. Ты говорила, что умеешь красиво обставлять квартиры. Начни с меня.

— Хорошо, сударь, принимаю заказ. Сколько денег ассигнуете вы на это?

— А сколько нужно? Пятьдесят тысяч хватит?

— С излишком. А сколько у тебя есть?

— Как раз столько.

— Ну да! Откуда?

— Целых шесть лет я почти ничего не тратил. Восемь часов уходило на работу, четыре часа — на дорогу, четыре — на учебу. Пройдет несколько лет, пока я в должности инженера стану зарабатывать столько, сколько зарабатывал раньше механиком. Купил же я за это время всего-навсего мотоцикл.

— А женщины?

— Они появлялись только эпизодически.

— Эпизодически?

— На третье свидание я обычно уже не ходил. Ты в моей жизни первая.

— Очень мило. Теперь давай поужинаем и, главное, выпьем. Надо отпраздновать нашу встречу.

— Ты привыкла пить?

— Да, пожалуй.

Он засмеялся.

— Потом отвыкнешь.

— А надо ли отвыкать?

— Надо. Все это явления одного порядка: вино, твоя статуя, твое общество, твой муж, безделье, роль кобылы, твое плохое настроение. Поэтому ты чувствуешь себя неудовлетворенной.

— Глупый! Я божественно себя чувствую. Давно не чувствовала себя так прекрасно.

— Если человеку хорошо, ему хорошо и без вина.

Мне было хорошо. Я утопала в блаженстве, действительно чувствовала себя счастливой; наше уединение полно было пленительного очарования, и все казалось мне милым, прекрасным, великолепным. Потом я рассказала Пиште, как обставлю квартиру, а он мне — чем мы будем заниматься всю нашу дальнейшую жизнь. И прошлое сразу стало таким незначительным, ничтожным.

Утром я проснулась первая и с недоумением осмотрелась в чужой, неприветливой комнате; спросонья я никак не могла понять, как очутилась здесь. События последних дней вспомнились не сразу, и меня поразили непривычная комната, кровать и вся ситуация. Лишь осознав, где я нахожусь, я поняла, что лежу с Пиштой на страшно неудобной двуспальной кровати, — счастье еще, что я только теперь обнаружила это, — и на минуту задумалась, что, собственно, мне все это даст.

В час пробуждения человек бывает необыкновенно трезв и разумен, и я вдруг пустилась рассуждать сама с собой: все, что следует за физическим наслаждением, вытекает из условий жизни и возможностей, которые дают деньги, будет хуже того, что было… точка… конец, — тут я прервала нить моих рассуждений…

Об этом пока что нет смысла думать. Нет, нет.

Впрочем, философствовать было действительно незачем. Стоило нам подняться с постели, как все опять стало прекрасно. Была чудесная погода, и мы принялись готовиться к отъезду.

— Ты точно сон, — сказала я Пиште. — Ты очень похож на сон.

— Хочешь польстить мне?

— Не знаю. Человек наслаждается сном, пока спит, А потом, увы, наступает пробуждение и совсем другая, будничная жизнь.

— Наоборот. Ты живешь как во сне. Мне надо тебя разбудить.

— Значит, мое сравнение неудачно. И твое тоже.

Мы положили вещи на заднее сиденье, и я спросила:

— Мне вести машину? Или ты хочешь?

— Все равно. Веди ты.

— Но я помчусь с бешеной скоростью. Ничего?

— Этот малютка «мерси» может дать и сто сорок. Но не на такой дороге.

— Мы же поедем по Фехерварскому шоссе. Так ведь? А по нему я уже гоняла со скоростью сто сорок пять.

— Зачем?

— Просто наслаждалась быстрой ездой.

— Да, и я это люблю. Но сейчас предпочел бы ехать помедленней, чтобы дольше тянулась дорога и я мог бы досыта наговориться с тобой. Не обязательно говорить, можно и помолчать, сосредоточенно молчать.

— Ну ладно, рассказывай о себе, а я поеду медленней, или ты веди не спеша. Что ты предпочитаешь?

— Давай по очереди.

Он говорил о себе, не знаю даже, что именно, я лишь смутно догадывалась, но это было не так важно. Потом ни с того ни с сего я сказала, что на заводе, кажется, он был важной шишкой, так я слышала от Аннушки.

— А-а, от Анны Чаки, которая служит сейчас у вас?

Я кивнула.

— Глупая девчонка. Точно азартный игрок, ставит себя на карту. Вся надежда у нее удачно выйти замуж и начать новую жизнь. На свои силы не рассчитывает.

— Да ведь она работает и всегда работала.

— Разумеется. Но все, что Анна получает у вас, она тратит, верно, на тряпки и, конечно, не имела бы такой возможности, работая на заводе. Да и окружение там было бы у нее другое. Эх, да что говорить о ней!

Мне взгрустнулось. Я замолчала надолго, глядя в окошко. Пишта сидел за рулем, и я могла всласть любоваться природой, которую очень любила. Красивые картины сменяли друг друга; нас окружали холмы, затем пошел редкий лес; мягкий, мирный пейзаж, хотя больше всего я люблю высокие горы, заросшие кустарником берега рек и озер, травянистые луга. Потом мы проехали по мосту через ручей и увидели скопище больших домов с красными и серыми крышами, — это и был госхоз.

Как только мы вышли из машины, для меня начался какой-то кошмар. «Что же мне теперь делать?» — вдруг подумала я. Пишта направился в главное здание искать директора или кого-нибудь, с кем он мог бы поговорить, а я стала осматриваться, но не успела сделать и нескольких шагов, как ко мне подошел какой-то мужчина и очень вежливо и предупредительно стал расспрашивать, куда я иду и кто мне нужен. Я ответила, что приехала с их будущим инженером и, пока он занят, смотрю, что здесь есть интересного.

Но там не было ничего интересного. В просторных скотных дворах стояли коровы и лошади, пахло сеном и навозом, животные были, правда, прекрасные, они стояли длинными рядами и жевали. Вокруг хлопотали несколько работников, сперва они наблюдали за мной издали, а потом один из них, приблизившись, спросил, кого я ищу.

Я повторила в замешательстве, что, мол, только осматриваюсь, если это не запрещается; а приехала я сюда с их инженером.