Имре Шаркади - Избранное

Жена агронома, женщина лет тридцати пяти — сорока, с приятным лицом, но явно нездоровая, вышла к нам принаряженная и, покраснев, сказала, что обед переварился, пока мы где-то пропадали. Директор полюбезничал с ней немного, — они, видно, были в дружеских отношениях и обращались друг к другу на «ты», потом потрепал за вихры двух мальчуганов, примерно десяти и двенадцати лет. Их рожицы хранили следы недавнего умывания; впрочем, мальчишки были милые, с живыми глазенками. Они стояли навытяжку и с вымученной улыбкой отвечали на вопросы, как они учатся, сколько замечаний получили сегодня… и прочее. Мне самой ничего не оставалось, как улыбаться, глядя на эту сцену. Потом хозяин предупредил нас, что обед будет скромным, и мы сели за раздвинутый стол, который занял чуть ли не всю комнату. Вернее, стол был не таким уж большим, но комната оказалась маленькой, насколько я разобралась, квартира состояла из трех комнат, и все они были загромождены мебелью: вокруг стола стояли неудобные стулья, — да разве может человек привольно себя чувствовать в такой квартире?

Мужчины беседовали весело и оживленно. Хозяйка усадила меня рядом с собой и спросила, где мне сшили платье, такое простое, изящное и вместе с тем нарядное. Потом мы занялись едой: нам подали обед, какого мне еще в жизни есть не доводилось, разве что в книгах Морица я читала о нем. Бульон с мозговой костью, отварное мясо, птицу, говядину со смородиновой подливкой, куриный паприкаш, потом, после долгих уговоров директора, хозяйка принесла вчерашнее жаркое из баранины, так как директор заявил, что больше всего любит баранину, а потом еще и ватрушки. Пока мы обедали, разговор вертелся исключительно вокруг еды, и я тоже только и знала, что повторяла: «Ах, какой вкусный суп!» и «Спасибо, сыта, не хочу больше».

Между прочим, я никак не могла понять, за кого меня здесь принимают. Хозяйка величала меня «милая», «дорогая», агроном и директор — «сударыня» или «дорогая сударыня», а Пишта предпочитал никак не называть и в разговоре со мной избегал обращения. Время от времени он поглядывал на меня, и глаза его веселели, но меня мучило чувство, что он относится ко мне как к ребенку. Хорошо, мол, что я здесь и он может любоваться мной, но если бы меня не было, ничего бы не изменилось.

В конце обеда, когда мы пили вино, речь зашла о делах Пишты.

— Конечно, в провинцию инженера заманить трудно, — сказал директор. — Инженера-механика еще трудней, а в госхоз — и подавно. А все потому, что люди не понимают своей выгоды, рассудите только… — И он стал перечислять преимущества работы в госхозе. — За квартиру, электричество и прочее здесь платят гроши. Вам это обойдется в какие-нибудь сорок пять форинтов. Наши работники по своему желанию получают либо земельный надел, либо вместо него зерно и корм в таком количестве, что могут держать скот. Стало быть, зарплата, в сущности, остается на карманные расходы. А такие деньги за день не потратишь. — И он поднял бокал, чтобы чокнуться с нами.

Притихшие мальчуганы сидели в конце стола, но тут один неожиданно выскочил:

— А ребятишек в школу и обратно возят на грузовике.

Все засмеялись, хозяйка бросила на меня многозначительный взгляд и обняла за плечи; я посмотрела на Пишту — он смеялся, — и у меня сразу испортилось настроение. Как это пошло, подумала я, и какое мне до всего этого дело.

Но я постаралась скрыть свои чувства; отпила глоток вина и закурила сигарету, хотя обеду не было конца. На стол подали фрукты, и хозяин занялся приготовлением кофе. Вдруг я почувствовала какую-то тяжесть в затылке, не давало покоя неприятное сознание того, что сегодняшний день то и дело преподносит мне сюрпризы; я все время попадаю в странное, неловкое положение. Пишта сидел рядом со мной, слегка отвернувшись, и беседовал со своим соседом, а я в задумчивости украдкой изучала его лицо. У него было живое, привлекательное лицо, мне оно нравилось теперь не меньше, чем при первой встрече, то есть позавчера, а когда он поворачивался ко мне, я чувствовала исходящие от него флюиды, и меня опьяняла его близость, но мысль о том, что я могу решиться на такую жизнь, наполняла меня ужасом; я даже испугалась, не выдала ли себя чем-нибудь.

— Перейдем в другую комнату, — сказал хозяин, — и, пока уберут со стола, побеседуем там.

Я понимала, что мне надо из приличия побыть с хозяйкой, и предложила ей свои услуги. Она с благодарностью отказывалась. Но было бы свинством оставить на нее целую гору грязных тарелок. Она дала мне передник, и мы принялись за дело. Не прошло и получаса, как посуда была вымыта. Между тем хозяйка рассказывала о своих детях. Непослушные сорванцы, с затаенной гордостью добавила она, столько хлопот доставляют, никогда не знаешь, что они натворят.

В сущности, она милая женщина, думала я. Чем же мы отличаемся друг от друга? Положением? Нет. Образом жизни и тем, что я в десять раз меньше завишу от моего мужа и от его образа жизни, чем она. А что было бы со мной, если бы я стала женой инженера-механика и переехала сюда? На худой конец, чтобы чувствовать себя независимой, нашла бы себе какую-нибудь работенку, в которой ничего бы не смыслила.

Покончив с уборкой, мы пошли в комнату. Когда я открывала дверь, то услышала, как Пишта сказал:

— Я могу дать ответ через час. Или, положим, через полчаса.

При виде нас он встал со стула и подошел ко мне.

— Выйдем на часок, поговорим?

Я бросила на него недоуменный взгляд. Директор и агроном, по-видимому, знали в чем дело и стояли в ожидании, хозяйка почему-то смутилась, а я в растерянности смотрела на всех.

— Им надо поговорить, Клари, — объяснил директор хозяйке и ободряюще поглядел на меня.

Не помню, как я вышла из дома. На дворе Пишта, засмеявшись, обнял меня за плечи и спросил:

— Хочешь прогуляться пешком или поедем на машине?

— Куда?

Погода была прекрасная, и как только я оказалась на улице, у меня поднялось настроение, поэтому я предпочла прогулку пешком.

— Я наблюдал за тобой, — сказал Пишта. — Ты выглядела превосходно, держалась великолепно. Эти двое мужчин и женщина просто влюбились в тебя, что меня ни чуточки не удивляет.

— Брось. Я произнесла не больше пяти фраз.

— Это ничего не значит. Но сейчас нам надо обсудить другое. Я хочу спросить тебя, могу ли я подписать с госхозом договор на два года.

Я молчала. Зачем задавать мне такой вопрос? И так ясно, что я с ним сюда не поеду. Если он вообще что-нибудь понял, то мог бы и это понять.

— Я поспешил спросить тебя об этом, потому что решать надо срочно. А теперь все мои дела я хочу решать, считаясь с твоими интересами.

Я растрогалась. Он говорил со мной так мило и смущенно.

— Спасибо, мой дорогой. Но ведь наши отношения еще не определились… ты знаешь меня всего два дня и хочешь ради меня изменить в своей жизни то, что раньше составляло ее смысл? Я пока знаю только одно, что люблю тебя, да и то лишь со вчерашнего дня. Можно ли ставить свое материальное благополучие в зависимость от эмоций, возникших только вчера?